Сейчас, в более-менее нормальном свете, когда дыма почти нет, а пыль медленно оседает, не слишком затемняя всё вокруг, я увидела, что они, эти ненавистные мне глаза, ещё и пустые. Прозрачно-серые – и без зрачков. Крот. Слепой.
Вот почему он свистел на ультразвуке. Как летучая мышь определяет ультразвуком пространство и преграду, так и он определял свистом, куда идти.
– Она знает, кто я, – бесстрастно сказал Дрейвен, отвечая на вопрос человека.
– Что ж… – сказал спросивший, с той же улыбкой рассматривая меня, и его длинное худое лицо засияло смешливыми морщинками. – Наверное, это неплохо.
– Где Келли? Почему она не с вами?
– С нею плохо. Ты принёс препараты?
– Принёс.
Дрейвен снова распахнул на себе плащ, и два человека немедленно подошли к нему, слегка оттеснив меня. То, что я принимала за бронежилет, набитый оружием, оказалось совершенно иным предметом. Похоже на бронежилет, но в сплошных кармашках, набитых какими-то лекарствами – я поняла это по этикеткам: подошедший к нам первым длиннолицый человек немедленно вынул одно и куда-то в толпу передал. Подошедшие двое сноровисто снимали этот жилет с Дрейвена, а он стоял, насторожённый, напряжённый, слегка разведя руки в стороны, чтобы им было удобней.
– А что это? – осмелилась спросить я.
– Помощь, – коротко ответил длиннолицый и, кажется, по моему лицу понял, что я не понимаю и начинаю злиться. – Здесь, внизу, воздействие энергосистем очень сильное. Причём на генном уровне. Чтобы не превратиться вот в это, – он кивнул в сторону перестрелянной стаи «пауков», – надо предохраняться. Этот препарат помогает оставаться человеком. Крот знает, где его можно достать. Нам там не сориентироваться так, как это умеет он. Вот он и носит. Грабит где-то! – засмеялся от удовольствия длиннолицый.
Меня это поразило до глубины души: слепой уиверн приносит на нижние ярусы нужный людям препарат! Да ещё не просто покупает! Что это значит – грабит? Он грабит на самом деле, или длиннолицый так посмеивается?
Между тем Дрейвена освободили от жилета с препаратом, и он обернулся ко мне. Теперь, пристально наблюдая за его глазами, я заметила, что он, судя по движению-расположению век, смотрит чуть выше моей головы.
– Пошли.
Негромкий голос вывел меня из заворожённого созерцания его пустых глаз. Тем более он снова протянул руку, скользнув сверху вниз ищущей ладонью по рукаву моей куртки и снова вцепившись в мои пальцы.
Толпа перед нами расступалась, пока мы шли к той же двери, которую я заметила издалека, пока Дрейвен со мной на руках мчался от «пауков».
Я больше ни о чём не спрашивала, не возражала, когда он снова повёл меня без объяснений. Если его заинтересовало, что я назвала его по имени, которого он не помнит, если длиннолицый нормально воспринял моё появление здесь, значит, ещё немного – и я тоже буду в курсе хотя бы того, что знает Дрейвен и те, кто знает его.
Мы шли по коридору – на этот раз почти чистому, то есть без дымков. Уже привычная к посвистыванию Дрейвена, я исподтишка пыталась рассмотреть его и постоянно задавалась одним и тем же вопросом: как он, слепой, добывает лекарства? И почему именно он? И как он сказал мне в самом начале нашего «знакомства», что он может мне заплатить, если должен… Что, у него где-то есть заначка? Откуда? Грабит аптеки наверху по полной: тащит и лекарства, и деньги? Хотя какие деньги? Я слышала, что на ярусах Керы давно забыта наличность, разве что она осталась на нижних ярусах…
Коридор вывел нас на улицу, если так можно обозвать это место. Тёмная, едва освещённая «фонарями» – прилепленными к стенам, где порушенным, где уходящим к потолку, который тоже представлял собой где дырявое полотно, где в каких-то выбоинах, эта, с позволения сказать, улица словно пряталась, скрываясь постепенно в темноте – причём в оба конца. Но и здесь жили люди – где оживлённо, где крадучись…
Приглядываясь к этой улице, даже изучая её, я мгновенно погрузилась в прошлое, когда, будучи юной воспитанницей приюта, сбегала в город и чаще проводила свободное время в бедных кварталах, чем там, где беглянку сразу могли прихватить полицейские и немедленно доставить на место…
Здесь даже существовали уличные кухни, на плитах которых что-то жарилось и шкворчало, а торговцы призывали покупателей и просто едоков угоститься здешней поджаренной фауной. Здесь существовали магазинчики-лавки, возле которых всегда стояли по крайней мере два-три человека. А под ногами то и дело шмыгали детишки.
И весь этот изолированный мир охраняла горстка людей…
Мне стало страшно за них. Чем более мы углублялись в странный нижний город, тем ужасающе вымирающим выглядел он для меня.
И снова, наверное, спасая меня от навязчивых мыслей о вымирании этого местечка, всплыла на поверхность мысль: кто такая Келли, спасшая Дрейвена? Она болеет? С нею плохо из-за болезни? Или… Я чуть не остановилась от неожиданности, когда сообразила. Ей плохо. Она мутирует? Дрейвен дёрнулся, когда я застыла на месте.
– Что?
Свист перед собой. Кажется, я встревожила его.
– Всё нормально. Загляделась.
– Идём.
Немногословен.
Нам пришлось пройти ещё минут десять по более-менее ровной дороге, прежде чем мы свернули в переулок. Здесь идти стало ещё страшней. Стены, казалось, вот-вот рухнут. Дыры, пробитые в них, чёрные и, на первый, не слишком сфокусированный взгляд, пустые, при более пристальном рассмотрении, шевелились от кого-то прячущегося в них. В общем, пулемёта я не опускала, держа ствол направленным впереди себя.
– Долго ещё?
– Нет. Скоро.
Интересно, что значит – скоро в его представлении. Есть ли в его жалком состоянии инстинктивное понимание времени?
Дрейвен свернул в совсем уж глухой переулок и остановился перед низкой дверью.
– Только не бойся, – сказал он, и впервые в его голосе я ощутила беспокойство – причём, очень удивлённая, поняла, что это беспокойство относится именно ко мне: он и в самом деле тревожится, как бы я не испугалась.
Открыл дверь. Я вошла следом. Инстинктивно нагнувшись, хотя не видела потолка, я прошла несколько осторожных шагов, стараясь не наткнуться на уиверна, когда тот остановится. Наверное, в доме темно, потому что ему не нужен свет.
Чисто на тех же инстинктах я почувствовала, как он встал на месте. А в следующий миг чуть не подпрыгнула на месте от жёсткого сочетания резко зазвеневшего металла и хриплого, захлёбывающегося рычания – шагах в пяти от нас. Ахнула от неожиданности, когда Дрейвен развернулся и схватил меня за плечо.
– Не бойся!
Теперь в его голосе появились совсем уж непривычные мне ноты – умоляющие.
Другой рукой он пошарил по стене и под непрекращающийся вой рядом включил свет. За секунду до освещения, опять совсем близко, но явно из-за перегородки недовольный голос прикрикнул:
– Да уйми ты свою тварь!
Я думала – знала, что увижу. Ошиблась.
Комната небольшая. Коробка – метров пятнадцать на шесть. Почти пустая. Один угол, противоположный от входной двери, занят. На цепи, укреплённой вокруг шеи (без ошейника) и вокруг тощего тела – сплошные выступающие кости! – бесновалось странное существо: длинная вытянутая морда постоянно меняла форму, то полностью становясь звериной, близко к карикатурно волчьей, то вдруг в ней резко проступали человеческие черты. Но если лицо не всегда удавалось рассмотреть, то видимые части обнажённого тела изменялись на глазах, то покрываясь жёсткой шерстью, то удлиняясь. Особенно сильно и быстро изменялись конечности. Они мгновенно вытягивались до жёстких плетей, тощих, с длинными когтистыми пальцами – и вдруг резко пропадали в толстые, несуразно узкие лапки, и тогда тело стелилось по полу, грязному от экскрементов… Да и в комнате пахло, не приведи… Дрейвен внезапно шагнул к существу, кажется всерьёз вознамерившемуся совершить самоубийство, придушив себя, и резко скрутил цепь, а вместе с ним и мутанта, не давая ему бесноваться.
Охнув от неожиданности и страха: а вдруг бы мутант набросился на него? – я было шагнула вперёд. Сама не знаю зачем. Помочь? Но как и зачем?