– Бесплатный переход от яруса к ярусу для тех, у кого нет кредитов на поездку в пассажирском лифте.
– И сколько лестниц от одного яруса к другому?
– В зависимости от самого яруса. Некоторых – двадцать. Некоторых еле-еле десять.
– А ты сможешь потом определить, где находится комната Дрейвена? Ну, Крота?
– Трудности будут не в том, чтобы определить. Его комната находится на ярусе номер тридцать. Номера, как видишь, до сих пор видны на стене и на двери-выходе с лестниц. Трудности будут в том, чтобы пройти на этот ярус. Сдаётся мне, миротворцы до него ещё не добрались. Но это так – предположения. Хуже, если до этого яруса добрались те, кто спасается от бригад зачистки. Та вертолётная площадка, с которой нас господин Альпин спас, находится всего четырьмя ярусами ниже. Так что идти по лестницам лучше осторожно, без спешки.
Некоторое время мы и правда спускались не слишком быстро – напряжённо прислушиваясь и приглядываясь к тому, что скрыто тьмой. Правда и то, что темнота здесь была неоднородная. На некоторых пролётах горели тусклые лампы, плоско вделанные в стены. На некоторых свет глухо мигал, словно вот-вот потухнет совсем. «Умирающий мир, – думала я, насторожённо взглядывая на вздрагивающий свет. – Как можно жить здесь? Или всё дело в силе привычки, в постепенной адаптации?»
Спускаться было очень неудобно: одновременно быстро идти и проверять, что же там, впереди… До перил я боялась дотрагиваться, даже чтобы иметь хоть какую-то опору. Хотя до сих пор щеголяла в старой одежде, запылённой и даже дранной после стычки с монстрами на вертолётной площадке, к перилам больше не могла прикоснуться – из странной брезгливости.
В общем, я была благодарна этой пустынной лестничной дороге, что заставляла думать только о себе, а не предаваться воспоминаниям о том, как умирал Дрейвен. Хотя порой я ловила себя на мысли: нет у меня впечатления, что уиверн погиб! Может, это оттого, что я не видела последних мгновений его жизни? Но разве не достаточно было увидеть, как его втаскивают в толпу мутантов?..
Всё равно не верю…
Мы остановились на одной из лестничных площадок отдохнуть, отдышаться. Я первой, как услышала про отдых, присела на предпоследнюю ступень пройденной лестницы – голова кружилась от бесконечных поворотов и темноты, не говоря уже о гудящих, словно распухших ногах… Мисти сразу вскочил ко мне на колени. Как ни удивительно – не затем, чтобы выпросить привычную порцию ласки, а затем, чтобы лечь, распластавшись и уткнувшись башкой в мой живот. Кажется, ему тоже не нравилось ходить голыми лапами по этому полу… Этот – тоже. Любимец Дрейвена… Смотришь на него – и вспоминаешь. Не хочу вспоминать. Не хочу. А Дрейвен снова взглядывает на меня пустыми глазами… И мне снова хочется кого-нибудь убить.
Надо бы отвлечься от воспоминаний.
– Странно, вроде совсем недолго идём, а впечатление… – угрюмо высказалась я.
– Ничего странного, – устало сказал Руди. – В темноте теряется чувство времени. Обычное дело. Мы идём уже второй час… Лианна, – обратился он, присаживаясь рядом. – Я всё думаю о том, что ты мне рассказала. Думаю-думаю, и что-то нехорошее в голову лезет.
– Что именно? – Я ладонями обняла голое, пусть и бронированное тело кота. Нет, несмотря ни на что, он всё-таки в этих подвалах мёрзнет.
– Вот, думаю: почему ты в комнату Крота решила пойти? – Руди вздохнул. – Не… Я, конечно, помню, что попугаться хочешь, а потому, как цель сходить туда и обратно, Кротова нора очень даже ничего. Но почему именно туда?
– Другой цели не вижу, чтобы прогуляться, – печально сказала я. И тут же сообразила: – А вдруг там, у него, что-то из личных вещей осталось? Заодно и заберём – на память о нём.
– Нет, глупости говоришь, – покачал головой Руди, пытаясь потянуться, чтобы размять спину. – Личные… Нет у него там никаких личных вещей. Он никогда ничего там не оставлял. Разве что продукты, но совсем мало – так, на всякий случай, если задержаться придётся. Комната-то у него передаточная: он приходит, дожидается курьера с верхнего яруса, получает препараты, уходит. Или отсиживается, если вдруг что типа облавы… Нет, про цель я понимаю всё. Только вот всё равно нехорошее что-то чую… Или это оттого, что тот парень рассказал? Не знаю.
– Озвучь своё нехорошее, – попросила я. – Пока отдыхаем – подумаем вместе.
– Почему – комната?
Руди высказался очень кратко, но по существу.
А правда, почему я решила, что мне обязательно надо пойти именно в эту комнату?
– Это было первое, что в голову пришло, когда подумала об экстремальной ситуации. А что тебя тревожит?
– Меня-то? А вдруг ты туда не сама пошла? Вдруг тебе эту мысль подсказали? Не слишком ли ты уверенно захотела на нижние ярусы?
Когда я поняла, о чём он, меня накрыло холодной волной пота.
– Ты хочешь сказать, что Монти прятался где-то на пути моего взгляда и внушил мне желание пойти… – Я зажмурилась. До мерцающих перед глазами искр. – Не Монти. Он хочет видеть меня своей женой. Ему невыгодно.
– А кому выгодно? – немедленно спросил Руди.
– Из тех, кто рядом, никому. Если меня не будет, Адэр, например, лишится места в Драконьем гнезде. Стандартный договор мы должны перезаключить в этом году. А я ему плачу немалые деньги. Остальных в доме Монти я не знаю. Да если бы и знала, то ситуацию с наследством все хорошо понимают. В доме Монти всем выгодно, чтобы я никуда не уходила.
– А парень этот, Адэр, точно ничего не поимеет с твоей смерти? – уже осторожно спросил Руди. – Ведь он, получается, единственный…
Он не договорил, но и без последних слов было понятно, о чём он думает. Я промолчала. Сознание менять трудно. И думать о том, что Адэр, сурово заботливый во всём, что казалось моей охраны, может быть убийцей или тем, кто так легко подтолкнул меня по сути к самоубийству, тяжело.
Бронированный кот под моими ладонями резко повернул башку. Я хотела сказать Руди, что пора бы подниматься со ступеней и бежать дальше. Но Мисти вдруг напрягся, глядя на следующую лестницу вниз. Прежде чем я это сообразила – точнее, восприняла, мои ладони соскользнули с тёплого тела Мисти на пулемёт, тоже лежащий на коленях.
– Руди, – вполголоса предупредила я.
Но Руди и сам уже смотрел в том же направлении, куда уходил кошачий взгляд, смотрел – вцепившись в оружие. Поэтому я, левой рукой придерживая Мисти, правой даже не нацелила свой пулемёт на вторую лестницу, а просто облегла пальцами спусковой крючок.
Звук, глухой и пока невнятный, шёл несколькими лестницами ниже, постепенно, очень медленно поднимаясь к нам. Если я правильно считала до сих пор, до следующего яруса с выходом на улицу осталось три лестницы.
Гудение. Еле слышное, тонкое, время от времени монотонное, время от времени срывающееся. Похоже на гудение сквозняка, когда, заплутавший среди этажей, в воздухопроводах завывает ветер.
Руди мгновенно встал; плавно, почти не прошелестев одеждой, бесплотной тенью шагнул в беспокойную тьму. Вспоминая расположение лестниц и звериным чутьём чуя движение рядом, я поняла, что он стоит на краю следующей лестницы вниз. Характерный щелчок: кажется, он переключил пулемёт на лучевой заряд. Поскрёбывание – тоже знакомое: уменьшает его. Зачем? Дошло: хочет посмотреть, приглушив мощность заряда, что там такое, это завывающее.
Мисти прыгнул в сторону. Кажется, собирается идти рядом. Зачем мы его взяли? А не возьми его – орал бы от тоски, всех в доме Монти всполошил бы.
Моих пальцев коснулись тёплые пальцы Руди. Движение предвидела. Здесь, в темноте, чувства обострились так, что, казалось, могу предвидеть даже то, что он ещё только задумает. Пальцы чуть опёрлись на мои – это Руди шагнул вниз. Приоткрыв рот, чтобы не слышно было зачастившего, заглушающего звуки впереди дыхания, начала спускаться вместе с ним. Лестница. Другая… Нытьё, близкое к поскуливанию, нарастает. Теперь в нём слышна боль… Шелест справа, в котором еле различила слова:
– На площадку… Вирт.
Мы включили одновременно: я – экран вирт-связи, он выстрелил в стену из пулемёта. Дыхание перехватило у обоих: в нескольких шагах от нас, на ступенях, лежало что-то большое, длинное и блёкло-белое. Оно еле шевелилось – странными белёсыми частями, пытаясь ползти, и поскуливало.