Хотя в данный момент я не слишком счастлива в любви, какой смысл сетовать на мужчин вообще и драконов в частности? Ведь неразумно жаловаться, к примеру, на дождь, которому плевать на наше недовольство. Шемитт также волен поступать, как ему заблагорассудится, и я не стану его винить. Просто надеюсь, что через некоторое время сумею его забыть. А слезы — это всего лишь соленая вода, никому не нужная и потому бессмысленная.
За окном угрюмо накрапывал дождь, кренились от порывов ветра тополя… Мрачную картину оживляли только все еще горящие фонари (видимо, их позабыли вовремя выключить). Электричество не может разогнать хмарь и вряд ли уймет осеннюю хандру, но почему-то было легче на душе от взгляда на упрямые огоньки…
Впрочем, тосковать некогда — пора на работу.
Знакомый до последнего закутка Сигурдский районный суд был до отказа забит людьми и нелюдьми. По коридорам сновали секретари и помощники, а иногда даже судьи куда-то спешили с крайне деловитым видом. Проследив за направлением их движения, я втихомолку улыбнулась, поскольку судьи дружно направлялись к комнате отдыха, которую обычно именовали курилкой.
Я неторопливо продефилировала (ох, не надо было надевать туфли на такой шпильке!) в самый конец коридора, где располагался кабинет судьи Гул'дан.
Там меня уже поджидала клиентка с новой порцией вопросов…
Спастись удалось, прошмыгнув в кабинет.
— Здравствуйте, — вежливо произнесла я, стараясь не обращать внимания на кроваво-красный маникюр секретарши, который она как раз подправляла. — Подскажите, дело Ранссон состоится?
— Само собой, — кивнула она, не отвлекаясь от процесса. Даже кончик языка высунула, совершенно углубившись в покраску ногтя на мизинце.
— Хорошо, спасибо.
Я немного поговорила со свидетелями с нашей стороны, благо, времени было предостаточно — в этот раз нас заставили прождать под дверью почти два часа.
В конце концов я не выдержала: доверила клиентке хранить мой портфель и заглянула к судье.
Приземистая пожилая орчанка занималась чрезвычайно важным делом — пила кофе (слойки, бутерброды с черной икоркой и коньяк в ассортименте прилагались). Безусловно, ради этого стоило мариновать нас в коридоре!
Она вопросительно подняла бровь, покосилась на почти поднесенный ко рту ломтик хлеба и неприветливо буркнула:
— Ну?
Конечно, я не высказала неудовольствия — это суд моего района, где мне еще неоднократно придется бывать, так что портить отношения не стоило.
— Ваша честь, боюсь, через час у меня назначено другое заседание. — Соврала я. — Переносим дело или уже будем слушать?
Полагаю, что данное дело уже на контроле (как и все, которые тянутся дольше года), и переносить заседание ей совершенно не с руки.
Судья нахмурилась, быстро сунула закуску в рот и заработала челюстями. Глотнула кофе и наконец определилась:
— Слушаем! Скажите, пусть секретарь ко мне зайдет.
Через каких-то пять минут мы уже сидели в зале, а недовольная Гул'дан скороговоркой зачитывала права сторон.
— Есть ходатайства? — поинтересовалась она, потирая нос характерным жестом. Надо думать, коньяку в кабинете было совсем одиноко…
Разумеется, ходатайства имелись.
Для начала со своего места поднялся Сергей Пехов, который представлял интересы истца. С коллегой я еще ни разу не сталкивалась, хотя заочно немало о нем слышала как о редкостном бабнике. Впрочем, ко мне он не заигрывал — то ли я не в его вкусе, то ли знал о репутации сдержанной и строгой особы. Меня это вполне устраивало, предпочитаю сводить к минимуму личные отношения на работе.
Но вернемся к нашим гномам.
По ходатайству истца к делу приобщили медицинские справки, из которых следовало, что в мае прошлого года наследодатель находился в больнице с инсультом.
Разумеется, возражать бессмысленно, однако я попросила объявить перерыв для ознакомления с данными документами.
Однако судья наотрез отказала, вопреки всем правилам процесса.
Надо думать, теперь гипотезу о ее заинтересованности можно считать доказанной.
У меня также имелись письменные доказательства.
— Ваша честь, прошу приобщить к материалам дела следующие документы: копию трудовой книжки покойного и справку с места работы, которые свидетельствуют о том, что наследодатель работал до последнего дня своей жизни. Также прощу приобщить справку о том, что сестра моей доверительницы, почтенная Гирания Дорассон, является инвалидом по состоянию здоровья, и в период с марта по октябрь прошлого года она нуждалась в постороннем уходе, а также справку квартального комитета и справку лечащего врача, что такой уход осуществляла моя доверительница. В связи с чем она была вынуждена несколько месяцев проживать с немощной сестрой.
Судья помялась, явно пытаясь найти повод, чтобы отказать. Однако я предвидела подобное развитие событий, а потому оформила все бумаги в лучшем виде.
— Это не имеет ни малейшего отношения к предмету спора, и не является доказательством! — Нашелся коллега, от усердия чуть не выпрыгивая из штанов с отутюженными стрелками.
— Вовсе нет! — Возразила я. — Мы ведь ссылались в возражении на иск именно на эти обстоятельства.
— Хорошо, суд приобщает письменные доказательства, — неохотно проговорила судья.
Видимо, она попросту не хотела давать мне лишнего аргумента для обжалования решения.
Выходит, пока ничья…
Дальнейший ход заседания напоминал мне игру в поддавки со стороны судьи.
Партальв Ранссон, молодой, но весьма пронырливый гном, утверждал, что его отец в течение последних трех месяцев жизни сильно болел, в связи с чем нуждался в уходе и посторонней помощи, а ответчица якобы всячески от этого уклонялась. Она даже скоренько собрала вещички и умотала в другой город, где напропалую изменяла мужу и злоупотребляла алкоголем.
Кроме того, если верить истцу, его отец намеревался расторгнуть брак с неверной женой, которая даже не соизволила приехать на похороны, не говоря уж об участии в их подготовке и оплате.
Внимательно выслушав жалостливый рассказ о злой мачехе, судья начала задавать ему вопросы, притом весьма благожелательно и сочувствующе.
Моя клиентка все порывалась вскочить и высказаться, чуть не рвала на груди старомодную блузку. Главное, удержать ее на месте и не дать наделать глупостей. Ее чувства можно понять, однако в заседании они совершенно неуместны.
А ход повествования истца мне все больше стал напоминать известную сказку. Тоже мне, Золушка нашлась!
Удивительно, как много гадостей друг другу могут сделать некогда близкие люди. Наблюдаешь со стороны, как бывшие супруги, или, того хуже, кровные родственники с энтузиазмом делят имущество и норовят побольнее друг друга уколоть и посильнее обгадить… Страшно становится, право слово!
Наконец эта пародия на опрос истца закончилась.
— Скажите, пожалуйста, вы жили вместе с отцом? — В первую очередь поинтересовалась я.
— Нет, он жил один, — ответил истец.
— Понятно. Тогда вы, вероятно, нанимали сиделку для отца? — продолжила я.
Он посмотрел на меня исподлобья, но его адвокат торопливо подсказал что-то на ухо. Веселее всего, что судья этого «не заметила», хотя обычно к подобному относилась очень неодобрительно.
— Не нанимал!
Разумеется, коллега прекрасно понимал, что в противном случае я попросила бы вызвать эту сиделку.
— Ваш отец работал или был на пенсии? — уточнила я.
— По документам работал, но на самом деле долго болел, даже собирался оформить инвалидность! — заявил истец, глядя на меня с ненавистью.
— Болел весь период, то есть с пятого апреля по десятое сентября, и не выходил на работу? — вкрадчиво поинтересовалась я.
Он неосмотрительно подтвердил. Учитывая, что Кодекс Законов о Труде Мидгарда устанавливает, что в случае отсутствия работника по состоянию здоровья в течение четырех полных месяцев, работодатель имеет право его уволить. Так что подобные утверждения совершенно нелепы. Впрочем, судья вряд ли это учтет, но этот момент можно использовать в дальнейшем.