По словам гнома, над поселком неподалеку появились неизвестные драконы, распевавшие непристойные песни. Судя по невнятному произношению и выписываемым в воздухе кренделям, воздушные хулиганы были навеселе.
Далее они направились в сторону полей, которые подожгли. После этого, с горем пополам спустившись вниз, перевоплотились и тут же улеглись спать.
Надо думать, дым от горящей конопли действует даже на драконов…
Господин Дроггсон оказался одним из свидетелей происходящего, но, как и остальные, вынужден был беспомощно наблюдать за разором. По счастью, у него не оказалось оружия, поскольку в противном случае ему пришлось бы отвечать за превышение мер необходимой обороны. Закон гласит, что защита должна быть равна угрозе: когда на вас бросаются с ножом, вы вправе стрелять. Тем более когда речь идет об угрозе всего лишь имуществу!
Правда, не знаю, как законодатель представляет равноценную защиту от драконьего пламени. Ответить тем же может только дракон, а остальным остается стоять в сторонке и уповать на милость богов.
К счастью, подоспевший наряд милиции различий между правонарушителями разных рас не делал. Сонных хулиганов задержали и препроводили в райотдел…
Насколько я понимаю, теперь драконам вменяется хулиганство с отягчающими признаками, а именно совершенное группой лиц, повлекшее умышленное уничтожение имущества, к тому же совершенное общеопасным способом. Кажется, им пытались «пришить» даже особый цинизм на основании непристойного содержания песен…
Разумеется, моего клиента волновало только возмещение причиненного вреда.
Надеюсь, никто не пострадал от дыма горящей конопли? Представляю жителей поселка и местную милицию, дружно хихикающих под воздействием травки!
Да уж, устроили драконы похохотать…
По этому поводу господин Дроггсон ко мне уже приходил. В дело не взял, однако несколько раз консультировался.
Впрочем, особой надобности в моем присутствии на следствии не было. Как ни странно, права потерпевшего и его участие в деле весьма ограничены по сравнению с подозреваемым или обвиняемым. Интересы потерпевшего должны защищать следователь и работники прокуратуры, а потерпевшему остается ожидать вызова в заседание.
Теперь он желал подать иск о возмещении вреда (что обязательно сделать до начала рассмотрения дела судом), причиненного уничтоженными посевами и моральными страданиями по этому поводу.
Я отобрала необходимые для иска документы и написала список недостающего (всегда надежнее давать клиентам письменные инструкции).
— И я думаю, без вас в суде мне не обойтись, — признался он и, помявшись, опасливо уточнил, сколько это будет стоить.
Сойдясь в финансовых вопросах, мы подписали договор.
— Я завтра же ознакомлюсь с материалами дела, — пообещала я, записывая данные клиента и фамилию судьи.
В мне последнее время мне определенно везет на Вилийский районный суд. Правда, на этот раз некий судья Васильков. Стоп, знакомая фамилия…
Я торопливо открыла рабочий справочник и разыскала список судей. Так и есть! Этого только не хватало — предмет моей безответной школьной любви. После школы мы не виделись, хотя он тоже поступил на юридический факультет, но в другом ВУЗе.
Столь стремительная карьера также неудивительна: его папа занимал приличную должность в областной прокуратуре, а мама работала судьей апелляционного суда.
Надеюсь, что за давностью лет подробности нашего знакомства выветрились из головы многоуважаемого судьи. К тому же до меня доходили слухи, что он давно остепенился и благополучно женат. Слава богам, что в школе у меня хватило ума не бросаться на него с признаниями!
Ладно, прорвемся…
Долгие часы до конца рабочего дня тянулись, как расплавленная карамель.
Когда на душе тоскливо, все валится из рук. Размолвка с Шемиттом неожиданно больно меня задела, даже размышления о работе не помогали.
Хотелось забраться под одеяло и ни о чем не думать…
Вернувшись домой, я воплотила в жизнь это желание: отключила телефоны, велела Нату не открывать дверь и забралась в постель.
Тишина укутывала ватой смятенные мысли, аромат свежих лавандовых саше навевал сон, плотные шторы на окнах ограждали меня от всего мира…
Зато наутро тревоги поблекли, словно выцвели под холодным светом луны.
Я очень люблю изречение: «Боги, дайте мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить; мужество изменить то, что я могу изменить; и мудрость отличить одно от другого» [47].
Изменить Шемитта невозможно, не стоит и пытаться. Согласиться с его предложением тоже нельзя. Так что мы или сумеем договориться, или расстанемся.
Я торопливо глотала еду, дуя на горячие куски. Аппетит разыгрался не на шутку, а встревоженный Нат всегда пытается улучшить мне настроение, подсовывая лакомые кусочки.
Вновь включенный телефон разразился потоком сообщений о пропущенных звонках. Кто только не пытался со мной связаться! Кроме Шемитта…
Неужели он больше не хочет меня видеть из-за отказа подчиниться нелепым требованиям бросить работу? Я ведь не ручное животное, чтобы выполнять трюки по команде! Почувствовав, что начинаю злиться, я залпом допила кофе и принялась собираться на работу…
В Вилийском суде мне не повезло — судьи на месте не оказалось, а без его разрешения знакомиться с делом не положено. Пришлось упрашивать помощника…
Мое удостоверение члена коллегии адвокатов служило залогом сохранности материалов, которые я листала, пристроившись на краешке стола.
Выяснились некоторые весьма любопытные факты…
Сделав необходимые записи, я вернула дело помощнику судьи и отправилась восвояси.
Остаток дня я провела в другом процессе. Банальное дело о взыскании алиментов на содержание несовершеннолетнего ребенка и на содержание супруги превратилось в многочасовой фарс стараниями адвоката противоположной стороны. Сначала прозвучало заявление, что ответчик не является отцом ребенка, затем россказни об аморальном образе жизни моей клиентки, которая якобы намерена тратить алименты на любовников. В общем, цирк.
Дело мы выиграли, однако вымоталась я до предела.
Что-то последнее время навалилась усталость, а ведь только едва перевалило за середину осени! Хмурое небо и лужи под ногами не способствуют бодрости духа. И вообще, все болезни от нервов…
По закону подлости выспаться не удалось — институтские подружки вытащили меня на веселые посиделки. На утро организм устроил бойкот, напоминая, что мне уже давно не пятнадцать и нескольких часов сна явно недостаточно.
— На вот, выпей! — Нат сунул мне кружку с какой-то подозрительной жидкостью.
Я понюхала и брезгливо скривилась от шибанувшего в нос запаха уксуса и огурцов.
— Нет уж, спасибо! — и отодвинула от себя эту гадость подальше.
Грустные мысли больше меня не донимали. Видимо, их смыло вином и вытрясло танцами до упада. Несмотря на мой помятый внешний вид и сонливость, на душе вновь стало легко. Жизнь хороша, не так ли?
Наложив тени, тушь и помаду, я скептически изучила собственное отражение в зеркале и добавила на щеки розовых румян, чтобы не напоминать свежий труп. (Откровенно говоря, от положенных институтской программой экскурсий в морг я увильнула, поэтому о данном вопросе имела чисто теоретическое представление. Но по-моему труп должен иметь именно такой цвет лица.)
Голубой плащ под цвет глаз, туфли на неизменно высоких каблуках, немножко свежих, чуть солоноватых духов, — и я готова к выходу.
Весь день пришлось потратить на следственные действия, а часть вечера — на общее собрание адвокатов консультации (к слову, весьма утомительное мероприятие).
В результате домой я добралась поздно, мечтая только о нежных объятиях перины.
Дверь открыл недовольный Нат.
— Там в гостиной тебя ждет дракон! — хмуро известил он, вешая на «плечики» мой плащ.