***
Жар вспыхнул в груди и растекся по всему телу, наполняя его граничащим с болью удовольствием. Дорос боялся пошевелиться — было ощущение, что стоит сделать слишком резкое или грубое движение, случиться нечто непоправимое. Хорошее или плохое — не понятно. Стараясь не допускать паники, Дорос закрыл глаза и изумленно вздохнул — тягучее золото, выплывающее из темноты, окутывало его, проникало под кожу. Но стоило открыть глаза, видение исчезло, однако ощущения горячего шелка, скользящего по телу, осталось. Дорос посмотрел на амулет – тот больше не менял цвет, светясь мягким золотым светом. Смутная догадка коснулась мыслей и пропала, Дорос не мог в это поверить. Нельзя же просто так взять и стать… драконом? Он хотел спросить об этом таинственный голос, но не успел — мир взорвался болью. Это длилось лишь мгновенье, только на смену ему пришло другое, не менее противное чувство. Ярость.
Он летел. Он это понимал и не удивлялся. А ещё Дорос слышал чей-то зов. Но клокот ярости заставлял мчаться вперед — Дорос искал причину, которая позволит ему выплеснуть всю злость. Ему нужен был повод, чтобы освободиться от этого. Вокруг были лишь горы, ни одного живого существа, только тень, кружившая рядом – Дорос не смотрел в её сторону. От тени исходила сила, а ещё спокойствие и нежность. Он чувствовал нежность так ярко, что это казалось абсурдом, и что-то внутри отзывалось, рвалось к тени, но Дорос заставлял это чувство спрятаться глубже, упиваясь яростью.
Глаза застилала серая пелена, и лишь память подсказывала, какие краски должны быть у мира: у леса — зелень, у снега — белизна. А небо? Днём — лишь голубое полотно, ночью же небо становилось… сапфиром, темным сапфиром с золотыми искрами. Доросу хотелось увидеть ночное небо.
Тень летала вокруг него, иногда большими серыми крыльями закрывая обзор, тогда Дорос падал камнем вниз и снова взлетал. Но тень не отставала, она по-прежнему манила нежностью. Ярость уже не была такое яркой, спокойствие непрошеного спутника делало своё дело, Дорос сдавался.
Бадахильдис знал, на что способны в порыве злости молодые драконы, поэтому старался не давить эмоциями радости и любви, а медленно вливал в возлюбленного безобидные чувства. Он не боялся пострадать от когтей золотого дракона, но была опасность, что Дорос по глупости поранится об него. Лечить же его в первое время будет сложно – пока магия полностью не сольется с сущностью принца, от любого серьезного вторжения Дорос будет страдать больше, чем от поломанных когтей и крыльев, как любой молодой дракон. А травки-примочки не помогут в той степени, в которой будут необходимы. Поэтому придется набраться терпения, и если парнишке захочется летать до упадка сил, пусть будет так. Главное, потом не дать упасть ему самому. Теперь-то он не щуплый человек, а туша, в размерах лишь немного уступающая Бадахильдису.
Спустя пару часов Дорос начал заметно уставать, злость уже почти угасла, на её место пробиралось удивление и легкая паника, что нормально для этого момента, и хранитель осмелился усилить ментальную атаку. Если он знает принца, то тот вскоре придет в себя окончательно, и тогда Хильда ждет испытание под названием «любопытство Дороса». В такие моменты мальчишка был невыносим.
Золотистый дракон начал медленно снижаться, описывая круги над каменной площадкой посреди гряды шипастых скал. Худшего места для первой посадки придумать было практически невозможно, но Дороса никогда не прельщали легкие пути, а инстинкт самосохранения мирно посапывал, убаюканный первым полетом. Дорос почти упал, когда неожиданно перед самой землей крылья исчезли, но Хильд его подхватил и через пару мгновений аккуратно положил на огромный пологий камень. Сам в ту же секунду стал мужчиной, и, не дав Доросу встать самостоятельно, рывком поднял и стиснул в объятиях.
— Хильд, ну хватит, отпусти, раздавишь. — Хильд ослабил хватку, однако не отпустил. Дорос улыбнулся. — Я тоже рад тебя видеть.
— А живым ты быть не рад? — если стоять вот так близко к Хильду, то можно чувствовать, как гудит его голос внутри грудной клетки.
— Что же это, ты шутишь? В такой момент? — Дорос притворно оскорбился и, удивившись своей смелости, никак последние события повлияли, потянулся к губам мужчины, чтобы оставить легкий, почти невинный поцелуй.
— Согласен, с тобой сейчас шутить еще опаснее, чем раньше. Теперь и хвост откусить можешь, — Хильд мягко отстранил Дороса от себя и внимательно оглядел. Абсолютно счастливый, до невозможного довольный юноша широко улыбался, так же внимательно изучая реакцию Бадахильдиса.
— Не смотри слишком пристально, мне кажется, что рога отрасли, — чуть нервно дернул плечами Дорос, прищуриваясь. — И вовсе я не умирал, а был в…
Дорос осекся и нахмурился. Что происходило до того, как он почувствовал свободу полета? Нечто важное исчезло из его памяти, оставляя за собой лишь легкую горечь по утраченному.
— Где? — Хильд не мог точно сказать, как кто-то становился драконом. Он знал, что для этого нужен был амулет, но не более того. Магия артефакта была природной и неуправляемой, и что происходило, когда появлялся новый дракон, было неведомо никому, кроме новообращенного.
— Не знаю, — огрызнулся расстроившийся Дорос. — Надо вернуться в замок. Отец, он?..
— Был в относительном порядке.
— Мне нужно превратиться в?..
— В дракона. — Нарочито просто закончил за замолчавшего Дороса Хильд. — Тебе еще не скоро придется обращаться. Не хочешь узнать, как ты выглядишь?
Дорос неуверенно кивнул.
— Я проведу тебя в галерею, хотя ты там наверняка уже был, и покажу картину с драконом, на которого ты похож. А теперь забирайся на хребет и держись крепче, нам придется лететь очень быстро.
Бадахильдис с завидной легкостью обернулся в сапфирового дракона и замер, неестественно выгибаясь, чтобы Доросу было проще забраться к нему на спину.
========== 19. ==========
Комментарий к 19.
Финишная прямая, как бы долго мы ее не оттягивали.
Ночь вступала в свою силу, и прислужники с легким потрескиванием летали по замку, зажигая свечи и факелы, ведомые только им известной магией дракона. Король Сибхайона словно очнулся ото сна — Филандер рвался в покои, где лежало тело его сына, но Ристерд встал у дверей, словно страж, и пытался отговорить короля. Он знал, что Дороса там нет, и это безутешный отец может воспринять неправильно. Хотя Ристерд только догадывался, что случилось, но надеждами он кормить себя не привык, поэтому ждал, когда объявится родственник и все объяснит. А сейчас просто нужно было не допустить запечатление пустого прощального стола безутешным отцом.
— Могу я спросить?
Ристерд решил, что разговор на отвлеченную тему если не утихомирит монарха дружественной страны, так, может быть, отвлечет. В благоразумие хранителя драконов мужчина верил свято, поэтому оставалось только ждать. Глупо, конечно, но Ристерду было проще силой и хитростью не пускать Филандера в покои, чем потом отговаривать его от необдуманных поступков.
— Что? Говори, — король сцепил руки на спине и замер напротив Ристерда. — Ну, что?
— Вы ведь поняли, что Бадахильдис и принц… были…
— Любовниками?
Филандер опять начинал злиться, а этого нельзя было допустить. То есть, нельзя было допустить крайней степени гнева. Ристерд надеялся после возвращения во дворец подписать ещё несколько выгодных для обеих сторон договоров. Если кто-то будет в состоянии думать об этом. Он уже понял, что дети Алгаи и Филандера были для страны сродни божественных созданий. Все их любили, и, он это тоже успел заметить, все кто знал о похищении Дороса, переживали за него как за своего сына. Возможно, в этом была доля страха за будущее королевства.
— И вы бы позволили им быть вместе?..
Филандер задумался и вновь принялся ходить перед запертой дверью, на которую опирался Ристерд. Несмотря на то, что король потерял сына, он все же думал об их связи с драконом. И был уверен в ответе — если бы даже не принял эти отношения, то понял бы. Да и кто знает, было бы ли это надолго — Дорос, совсем еще юнец, мог и передумать. Но сейчас вовсе ничего не имело значения — Дороса больше нет. Сам Филандер ради жены и дочери сможет перенести его смерть, но как с этим справятся его девочки, он не знал. Больше всего он переживал за Фрону, она не имеет за плечами сорока лет жизни и мудрости Алгаи, она всё это не вынесет — либо сойдет с ума, либо убьет себя.