- Ставрас! - сдавленно охнул шут и почти инстинктивно попытался оттолкнуть его от себя. Но куда там, Ригулти был сильнее, да и не так уж старательно Шельм его от себя отпихивал, просто уперся руками в плечи, так и замерли.
- Просто постой так еще немного, - тихо пробормотал лекарь, не шелохнувшись. - Мне нужно знать, что рядом... - Лекарь осекся.
Шут замер, но все же выдавил из себя:
- Кто?
- Человеческое тепло, - сипло выдавил из себя лекарь. И шут успокоился. Понял, что это не имело никакого отношения к нему лично. Просто лекарь в его лице нашел чем занять руки, чтобы не начать крушить все вокруг. Последующие слова Ригулти косвенно подтвердили эту догадку.
- Хочу успокоиться, хотя бы чуть-чуть.
- Странный способ, - ровным тоном обронил Шельм
- Я знаю. Но так когда-то, очень давно, меня успокаивал мой лучший друг.
- Друг?
- Да.
- Ты... злишься?
- Не то слово. Мне хочется разнести здесь все, камня на камне не оставить...
- Так почему не разнесешь?
- Чувствую, что этот Бернс не виноват. Дракона он искренне любит, вот только понять не могу, отчего так сильно упирается, что тот предназначен для его сына, ведь он, как друг, для малышки куда больше подходит.
- Малышки? - искренне изумился шут.
- Да. Это не дракончик, а маленькая дракониха. Значит тот, кто продал яйцо, очень мало понимал в драконах, что не может ни настораживать, - отстраняясь, отозвался лекарь, и опустил руки вдоль тела. Но шут не спешил отступить от него, оставшись стоять почти вплотную. Он искренне надеялся, что, если лекарь все же сорвется, он сможет его удержать. Почему-то сама мысль, что такой, как Ригулти, может сверзиться в пучину безумия, пугала до колик. Было что-то в этом лекаре инфернальное, что-то, о чем и хотелось узнать, и было страшно даже полумать.
- А яйца девочек сильно отличаются от мальчишечьих? - уточнил Шельм.
- Да. И все заводчики, что имеют дело с яйцами, однозначно, знают об этом. Яйца будущих девочек никогда не отдают и до вылупления посторонним не показывать, чтобы не спровоцировать невольного запечатления, разве только в особых случаях. Дело в том, что любая из них может впоследствии принести потомство, а это очень ценно. Поэтому мое подозрение, что конкретно это яйцо было выкрадено из кладки, тоже сомнительно. Сам понимаешь, какой гай бы поднялся. Тогда остается один вариант - его выкрали из кладки дракона, живущего не среди людей.
- То есть, ты думаешь, что кто-то ворует яйца диких драконов, обитающих в заповедных Драконьих Горах? - ошеломленно уточнил шут, а вот это явно была новость, которую было непросто уложить в голове.
- Пока не знаю, - проведя ладонью по лицу, отозвался лекарь, но я хочу, чтобы вы с Веровеком провели эту ночь с малышкой, и хорошо было бы, чтобы вам снились приятные сны.
- Она... она сможет это почувствовать?
- Да. И я надеюсь, что это даст мне хоть немного времени, чтобы выяснить, что к чему.
- Хорошо, - решительно кивнул Шельм и даже не стал возмущаться, когда Ставрас скользнул пальцами по его предплечью.
- Я рассчитываю на тебя, - развернулся и ушел, оставив шута одного в коридоре.
Тот помялся немного и тоже ушел, правда в Драконьем Доме лекаря не обнаружил, чему удивился, но искать Ставраса не стал, просто опустился в сено, рядом с маленькой драконихой, которая даже не пошевелилась и, прижав печальную мордочку в своей груди, приготовился согревать её собой весь оставшийся день, вечер и ночь.
Веровек Палтусович удивил и себя и, тем более, барона, отказавшись занять предлагаемые ему апартаменты. А все шут виноват. Да-да, именно он. Это надо же было всю дорогу выставлять его перед лекарем полным дураком. И хоть Веровек понимал, что обвинять Шельма во всех своих напастях не стоит, он злился, и, как следствие, искал виноватых. Шельм для таких обвинений подходил куда больше, кого бы то ни было. Действительно, не Ставраса же ему обвинять? Конечно можно и его, но это, однозначно, было бы чревато, поэтому королевич выбрал менее опасную для себя мишень. И все равно не смог спокойно спать в чистой, мягкой постели, когда шут ушел греть собственным телом маленького дракончика. Он, правда, попытался, вошел в комнату, постоял перед огромной, застеленной свежим бельем кроватью и не выдержал. Махнул рукой, коротко чертыхнулся, краснея ушами, и отправился в Драконий Дом, на пути повстречав хозяина замка и предупредив, что идет спать к дракончику. Тот удивился, но отговаривать не стал.
А в Драконьем Доме Веровек обнаружил Шельма, прижимавшего к себе мордочку малыша. Хорошенького, с бронзовой чешуей и маленькими крылышками, которые еще нескоро смогут поднять драконыша в воздух.
Посмотрев на эту маленькую идиллию, Веровек еще раз тяжко вздохнул и улегся с другой стороны малыша, обнимая со спины. Шкурка у дракончика была, как не странно, ни скользкой и холодной, а теплой и даже мягкой на ощупь. И хоть Веровек уже не раз видел драконов, но все они были половозрелыми особями: огромные, величественные, всесильные. Тут же он столкнулся с чем-то настолько хрупким, что ощутил, как непроизвольно сжимается сердце, когда, приложив ухо к боку драконыша, услышал, как бьется где-то там, внутри, еще маленькое сердце. К горлу подкатил ком. Как можно обрекать это маленькое чудо на верную смерть, крадя и продавая яйца, как? Веровек не знал, но про себя пообещал всем и вся, что как будущий король будет бороться с такими вот злодеяниями, направленными против малышей-дракончиков, и с этими мыслями, наполненными мечтами о будущих победах на королевском поприще, он и уснул.
Шельму снился сон, но такой реальный, что казался явью. Но все равно, где-то на краю сознания маленьким маячком мерцала мысль, что это все же сон, но очень уж странный. Нет, не пугающий. Напротив, светлый, воздушный, с запахом свежескошенной травы и чабреца. Вкусно и так, как бывает лишь в поле, не возделанном, крестьянском, а просто в широком поле, которое язык не поворачивается назвать лугом. Шут покрутился на месте, подставляя лицо ласковому солнцу, и услышал тихое журчание. Пошел на звук. И спустился к небольшой речке, узкой, почти ручейку.
На небольшом выступе росла миниатюрная, кособокая березка и в её корнях спала девочка. С бронзовыми волосами, заплетенными в довольно кривенькую косичку. На вид ребенку было лет пять-шесть, но Шельм, вовремя вспомнив, что это все же сон, одернул себя, мысленно приказав не верить глазам, все могло оказаться вовсе не таким, каким выглядело на первый взгляд. Когда он подошел ближе, девочка открыла глаза, огромные, зеленые, но с вертикальными зрачками и подняла голову, смотря прямо на него.
- Здравствуй, - как можно мягче произнес Шельм и протянул девочке руку, та приняла и поднялась на ноги.
- Здравствуй, - голос не был воплощен в звук, лишь в мысль, шут ощущал его звучание в голове, но прекрасно осознавал, что не слышит ушами.
- Ты скажешь мне свое имя?
- Его у меня нет. Но даже если бы и было, тебе не скажу.
- Почему?
- Потому что я хочу сказать его Эрнсту.
- Эрнст - твой друг?
- Да. Единственный друг, самый близкий и такой... такой далекий.
- Далекий? Но он же здесь, в замке.
- Но он никогда не подходит, лишь смотрит издали, и никогда не говорит, и даже не слушает, когда я кричу, когда зову его... - в драконьих глазах девочки появились слезы, шут замер, не зная, чем помочь, что сказать малышке, пусть не человеческому, но ребенку, беззащитному, беспомощному. И тогда до него дошло.
Солнце померкло, перед глазами промелькнули неясные тени, тепло детской ладошки в руке истаяло, словно дым. И шут распахнул глаза, проснувшись.
С другой стороны дракончика раздавалось мерное похрапывание, а поверх мягкого, не успевшего еще затвердеть, спинного гребня лежала рука с пухлыми пальцами и приметным, фамильным кольцом королевского рода Драконьей страны. "Надо же, все же пришел", пронеслось в голове у Ландышфуки, но тут он вспомнил свой сон, и резко вскочил на ноги. В глазах на мгновение потемнело, он пошатнулся, затряс головой, и зрение прояснилось.