"Вместо того, чтобы накручивать себя, лучше бы вышел ко мне. Поговорим", раздался в голове наставительный голос лекаря.
Шут вздохнул. Да, теперь ему точно никогда уже не удастся остаться без присмотра. Интересно, а можно распечатлиться, а?
"Нельзя!", мысленно рыкнул Ставрас, на что шут фыркнул, поэтому лекарю пришлось добавить: "Выходи. Я жду".
Драконьи рыки Ригулти, окончательно развеселили Шельма. "Ну, раз ты так нетерпелив, дорогой, то я иду, милый!", пропел он в мыслях и вышел в свет. Кто сказал, что дружбу, как и любовь, нельзя превратить в сражение?
У входа в пещеру сидел бронзовый дракон, и бронза его чешуи завораживала радужными переливами. Стоило шуту появиться в расщелине, как он повернул к нему голову и внимательно всмотрелся в лицо. Шельм насмешливо фыркнул.
- Сделал гадость, теперь виниться вздумал?
Ставрас глубоко вздохнул и отвернулся. Они находились на небольшой площадке, заканчивающейся обрывом, где-то внизу под ладонями ветра колыхалось зеленое море тянущегося до горизонта леса. Красиво. Шут постоял, поразмыслил и все же решил начать разговор первым.
- Почему над Дабен-Дабеном твоя чешуя радужной не была?
- Потому что я, как Радужный Дракон, существую где угодно, но только не в мире, породившем меня.
- Даже в мире снов?
- Особенно в мире снов.
- А в нашем мире ты обычный бронзовый?
- Нет. В нашем, как ты слышал от Дирлин, я вообще не дракон.
- Да, как же так?! - возмутился Шельм. - Я ведь не только тебя видел, но и пощупать успел!
- Да уж, пощупал так пощупал, - отозвался тот, поднял лапу и неожиданно притянул шута к себе под бок. Тот дернулся, но дракон хвостом преградил ему путь к отступлению. Шельм возмущенно покосился на него. Ставрас же даже в драконьем обличии умудрился пожать плечами: - Это остаточные эффекты запечатления, - пояснил он в ответ на недовольный взгляд шута. - У меня физическая потребность чувствовать тебя рядом с собой. Особенно, когда я в этой форме.
- А то, что я и так рядом стоял, тебя не устраивает?
- Я же уже говорил тебе, что придется немного потерпеть.
- Я думал, ты имел в виду боль от ранения и от запечатления.
- Тебе все же было больно, - с грустью сказал Ставрас и опустился на камни, подложив под голову лапы.
Хвост он убрал в сторону, и теперь ничто не мешало шуту отойти от него, но он так и остался стоять, привалившись к удивительно теплому боку дракона.
- Мы не хладнокровные, - проворчал Ставрас, уловив его мысль про тепло. - Опять с ящерицами сравниваешь?
- Ну, извини, внешне же похожи.
- И где ты видел летающих ящериц?
- На ярмарке, - прижавшись к нему теперь и щекой, отозвался Шельм, вспоминая, как в четырнадцать сбежал из дома, шел к столице и на одной из деревенских ярмарок зарабатывал тем, что показывал селянам как маленькие ящерки, наловленные им на ближайшем лугу, отращивали крылья и взлетали. И ему было уже все равно, что Ставрас, скорей всего, тоже видел это воспоминание. Он устал злиться на него, устал притворяться. И даже маска масочника, которую он всегда скрытно носил на своем теле, больше не жгла душу. Казалось, душа выгорела дотла для того, чтобы когда-нибудь попробовать вновь возродиться из пепла.
- Красивый фокус, - произнес дракон, кося желтым глазом в его сторону. Конечно же, он все увидел. - Научишь?
- Может быть. Только... - Шельм замялся. Мысли метались в голове, как растревоженные сладкоежкой-медведем пчелы, но шут отвесил себе мысленную оплеуху и пришел к выводу, что раз уж они теперь связаны, говорить нужно на чистоту, пусть и не привычно, и пусть даже страшно. - Я не наколдовывал им крылья. Я, дергая за ниточки, заставлял их отрастить.
- Я никогда не встречал такого дара у марионеточников, - задумчиво произнес Ставрас, но не выглядел ни удивленным, ни тем более испуганным. Шельм постарался незаметно перевести дух, а дракон задал давно интересующий его вопрос: - Так какую маску тебе присудили?
- Полишенель. Он же Арлекин.
- Глупо. Ты вовсе не глуп, не циничен, и тем более, не жесток. Почему его?
- Со злости, хоть старейшины никогда и не признались бы в этом. Они просто не знали, какая маска выбрала меня.
- А ты знал?
- Да.
- Шельм?
- Я - Вольто, призрак. Но масочников с этой маской не рождалось уже очень давно.
- Маска масок?
- Да, - отозвался шут, а потом все же решил не развивать эту тему и вернуться к прежней. - Так что там с моей болью? Ты не знал, что запечатление причинит её?
- Я запечатлял человека на себя лишь однажды. И он не был магом.
- Ты об Августе, прародителе королевского рода и основателе Драконьего Королевства?
- Да, о нем.
- Ты сказал, что однажды был увлечен человеком. Это был он, да?
Дракон не ответил, но шут и так увидел ответ в его мыслях. Высокий, статный мужчина, с черными кудрями и аристократической, бледной кожей, и глаза, темно-карие, но, кажущиеся, почти черными. Ставрас помнил его разным: молодым, почти мальчишкой, взрослым, состоявшимся правителем, и стариком, с редкой сединой во все таких же черных кудрях. Но любил он его юным, порывистым и светлым, как лучик рассветного солнца, преломленный через слезинку утренней росы. И память о нем сопровождала грусть, глубокая и неизбывная, как бездна, по легендам породившая мир.
- Вы с ним были просто друзьями? - после долгого молчания, уточнил Шельм, хоть и так видел, что, да, только друзьями.
- Когда он начал осознавать, что уже не "просто", он успел стать королем молодого королевства и обзавестись юной королевой, в качестве приданного, принесшей в его копилку маркизат Рандевил. А королевству нужна стабильность, опора, будущее и... наследники.
- Ты отпустил его?
- Я сбежал. И долго не возвращался, увидевшись с ним в последний раз лишь на смертном одре.
- Но как же так, ведь ты запечатлил его на себя?
- Когда я ухожу в путешествие по другим мирам, меня не может почувствовать даже тот, с кем моя душа связана узами запечатления.
- То есть, когда из бронзового ты становишься Радужным?
- Да.
- Значит, сейчас это не наш мир?
- Нет.
- Ставрас...
- Да?
- Ты родился Радужным?
- Нет. Бронзовым. Но стал Радужным, когда ушел в вечное путешествие тот, кто был им до меня.
- То есть, теперь, ты не совсем дракон?
- Точнее, совсем не дракон.
- Почему?
- Ну, к примеру, бронзовые драконы могут быть людьми довольно ограниченное время, если же они не расправляют крылья слишком долго, то могут очень сильно заболеть и умереть. Я же, наоборот, веками могу не нуждаться с драконьей ипостаси.
- А в Радужной?
- А Радужную я принимаю каждую ночь.
- А как же тогда на Вересковой Пустоши, ну, после моего обморока? Ты был лекарем.
- Вересковая Пустошь это мой мир, я тебе уже говорил.
- И что это значит?
- А почему ты ушел из дома?
- Потому что... - по инерции начал шут, но оборвал себя и быстро спрятал все воспоминания, как можно дальше.
Дракон глубоко вздохнул.
- Я думаю, будет честнее, если я расскажу тебе о своем мире, когда ты осмелишься рассказать мне о своем бегстве, согласен?
- Согласен, - опускаясь на камни рядом с ним и прижимаясь к его боку спиной, выдохнул шут. - А что там, в городе, ты не знаешь?
- Девочки с Веровеком наводят порядок. Кстати, твоего собрата по ремеслу скрутили и теперь по моему совету держат в изолированном от людей помещении. Дом баронессы на осадном положении, так как боятся, что если придет кто-то, в ком нет твоих нитей, этот Лютикмилш сможет подавить его волю и вырваться.