Шут кивнул и отвел глаза. Помолчали. А потом Шельм тихо прошептал:
— Прости. Я же знал, что к тебе они не сунутся.
— А то, что я сам к тебе сунуться могу, ты не подумал?
— А разве ты суешься? — вскинул на него глаза тот.
— А разве нет? — снова начав медленно склоняться к нему, улыбнулся Ставрас.
— Прекрати, — устало бросил Шельм. — Ты же получил, что хотел. Может быть, хватит издеваться? Завтра тяжелый день, между прочим, а так мы с тобой оба не выспимся.
— И что же, по-твоему, я получил? — поинтересовался лекарь, замирая.
— Мое признание, — пожал плечами шут и опустил руки вдоль тела.
— Уверен, что мне было нужно именно оно?
— Уверен, — кивнул тот убежденно.
Лекарь не стал спорить. Отступил.
— А не побоишься теперь спать со мной под одним одеялом? — полюбопытствовал Ставрас, когда они уже возвращались к месту стоянки.
— Ну, что ты милый, — проворковал повеселевший шут из-за его спины. — Как я могу отказаться от сильного, мускулистого и, что не маловажно, теплого тела у меня за спиной?
— Так же, как отказался от моих поцелуев, — хмыкнул Ставрас.
— Не сравнивай, дорогой. Поцелуи — это не обязательный пункт программы.
— Ой, ли?
— Да, ладно, если тебе принципиально, могу свое одеяло достать, — сдался шут.
— Так, ты же им с Веровеком поделился.
— А у меня еще есть.
— И ты молчал?
— Ну, мне, действительно, с тобой спокойней и теплее.
— Уверен?
— Да.
— Тогда ложись.
— Есть, командир!
— И не паясничай, — потребовал Ставрас, снова обнимая улегшегося шута со спины.
— Не буду, — смилостивился тот, и добавил: — Ставрас?
— М?
— А ты расскажешь о запечатлении?
— Прямо сейчас?
— Нет. Завтра.
— Вот завтра и спросишь.
— Спрошу.
7.
С утра Ставрас поднял их ни свет, ни заря, объявив, что каждое утро теперь будет начинаться с тренировки. Шут повозмущался, но принял решение лекаря, Веровек же промолчал и, даже не позавтракав, взялся за меч, что вызвало нездоровые подозрения Шельма, о чем тот не преминул сказать, когда они трое оказались в седлах.
— Ставрас, а Ставрас, — громким шепотом протянул Ландышфуки, повернувшись к нему через плечо.
— Хм?
— А чем ты с королевичем без меня занимался?
— Мечом владеть учил? — бесхитростно отозвался тот, несколько расслабившись и потеряв бдительность после ночного выяснения отношений.
— И все? Или ты его им так основательно по башке приложил, что он теперь тих, как мышь, прикрученная кошкой к ракете фейерверка?
— Ну, у тебя и ассоциации, — проворчал Ставрас и добавил: — Чем, по-твоему, я мог с ним заниматься, пока ты там под ивой релаксировал?
— Как чем? — притворно изумился шут. — Изменять мне, конечно. — Полюбовался на вытянувшиеся лица, как королевича, ехавшего слева от них, так и Ставраса за спиной, и, закрепляя результат, произнес с проникновенным, тяжким вздохом: — Я так ревную. Вот что ты в нем только нашел, сам же еще недавно Боровком кликал.
— Так, — прорычал Ставрас ему на ухо, но продолжить не успел.
— Не впутывайте меня в свои дела! — вскричал Веровек, покраснев, как помидор, да и по фактуре (в смысле, общей округлости), не сильно от него отличаясь, и пришпорил коня. Пока Шельм и Ставрас опомнились, и Шелест, вместе с ними замерший в недоумении, снова сделал шаг по дороге, королевич ускакал от них довольно далеко.
— На дураков не обижаются! — прокричал шут ему вслед, но Веровек, оскорбленный до глубины души, даже не обернулся.
— Вот, если бы ты на самом деле дураком был, может, и не обиделся бы, — пробормотал Ставрас. — А с тобой никаких нервов не хватит.
— Да, ладно тебе, я же пошутил.
— Как видишь, дурацкая шутка.
— Я шут, мне положено… — попытался запротестовать Шельм.
— Что положено? Над друзьями издеваться?
— Он мне не друг.
— Угу. Зато кровный брат и ты с ним носишься, как курица с яйцом.
— Да, достал он меня своими комплексами. И вовсе он не толстый, так, в меру упитанный. Такие барышням даже больше нравятся, чем как я, костлявые и тощие. А он, как девушку увидит, так мямлить начинает, словно вообще немой или блаженный, даром, что королевич. Уж, каких я к нему краль только не засылал, все без толку! — на одном дыхание выпалил шут, и, только переведя дух, осознал, что выдал изумленно хлопающему глазами лекарю всю подноготную и возмутился: — И почему я тебе вечно все рассказываю?!
— Потому что…
— … дурак, — обреченно закончил за него шут.
— Нет. Потому что, кажется, начинаешь доверять.