Признаться, Эдуард никак не думал, что кроме них троих найдутся еще желающие увидеть Констанцию и придется ждать, но, очевидно, Храм пользовался среди граждан Республики куда большей популярностью, чем он полагал. В душе он был даже немного рад задержке – несмотря ни на что, идти внутрь было боязно.
Первыми ликтор пригласил в Храм семейную пару. Внутри они пробыли считанные минуты. На выходе женщина выглядела весьма довольной, муж же ее пребывал в глубокой задумчивости – так что даже едва не врезался в колонну портика, лишь в последний момент супруга отдернула его в сторону за руку. «Сенатор», как назвал Эдуард про себя обладателя пурпурной тоги, вызванный следующим, отсутствовал не менее получаса. Раба его ликтор впустить в Храм отказался, и тот остался ждать хозяина у колоннады, беспокойно теребя пальцами кожаный ошейник. Видно, попал в рабство не так давно, не привык еще к тугому ремню на горле. После «сенатора» настала очередь публиканов. Они вошли вдвоем, но первый молнией вылетел назад уже через пять минут и, не снижая скорости, скрылся в переулке. Второй проследовал за ним лишь через четверть часа – шагая неспешно, можно даже сказать, значительно.
– Гражданин Виктор, гражданин Эдуард, гражданка Елена, Констанция ждет вас, – объявил ликтор.
Друзья переглянулись, и Виктор первым шагнул к двери. Эдуард и Елена последовали за ним.
Однажды Эдуарду довелось побывать в зале заседаний Сената, видел он изнутри и некоторые другие административные здания Республики – все как одно помпезные и богато украшенные, поэтому чего-то подобного он ожидал и здесь – тем более что внешним убранством Храм легко поспорил бы и с самим Капитолием, но действительность оказалась иной. Стены святилища не имели ни колонн, ни барельефов, ни хотя бы фресок, кажется, они даже не были толком оштукатурены. Чаша, в которой горел священный огонь, выглядела просто и безыскусно. Мозаика на полу – самая примитивная, такую можно в коридоре многоквартирного доходного дома встретить.
Позади чаши, словно в гигантском распустившим лепестки цветке из пурпурного бархата, восседала на высоком троне Констанция. В золотой тунике и маске, в которой отражалась игра языков священного огня, она казалась не человеком, а драгоценной статуей.
Два ликтора, застывшие возле чаши – один с широкой черной повязкой на глазах, – дополняли картину.
Друзья склонили головы в почтительном поклоне – так низко, как только могли позволить себе свободные граждане без ущерба своему статусу.
– Славься, Констанция! – проговорили они одновременно. Голос Эдуарда дрогнул от волнения, но в общем хоре это было не так заметно.
– Слава Константину! – последовал ответ. Шел он, будто бы, не с высоты трона, а со всех сторон сразу. – Назовите себя.
– Виктор, курсант кавалерийской академии.
Этот, как всегда, успел первым.
– Елена, студентка риторской школы.
– Эдуард, студент риторской школы.
– Знаю тебя, Виктор, – проговорила Констанция, выслушав каждого. – Как идет твое обучение пилотажу?
– Нормально… – кажется, наш герой немного растерялся от такого высочайшего внимания.
– Неделю назад ты прошел Путем? – это был не вопрос – утверждение.
– Да…
– Мои поздравления, всадник Виктор! – сказала Констанция и тут же продолжила, не позволив новоявленному всаднику ничего ответить. – Эдуард… Ты перегрин?
Следовало отвечать, но во рту предательски пересохло, и слова дались не сразу.
– Нет, Констанция. Я гражданин по праву рождения. Но мой отец был перегрином, я ношу его имя.
– Твой отец жив? – последовал вопрос. – Кто он?
– Он погиб еще до моего рождения. Я лишь знаю, что он был всадником.
На несколько секунд повисло молчание, словно Констанция обдумывала новый вопрос. Эдуард ждал, что теперь она обратится к Елене, но вышло иначе.