– Что привело вас сегодня в Храм? – спросила Констанция, переходя к делу.
Эдуард искоса посмотрел на Елену, та – на Виктора, тот кивнул девушке головой: давай ты, мол.
– Я… Мы пришли просить о помощи, – выговорила, запинаясь, студентка. – Нам… Мне необходимо разыскать мою мать! – выпалила она, собравшись с силами, и умолкла.
Молчала и Констанция, очевидно, ожидая продолжения.
Елена набрала в грудь воздух, затем, не сказав ни слова, выдохнула, вновь бросила взгляд на Виктора, но, видно, не увидев там того, что хотела, повернулась к Эдуарду. В ее глазах он прочел мольбу.
Вот так всегда: как дойдет до дела – так отдуваться ему.
– Мы воспитывались в Школе Тиберия, – проговорил он, делая полшага вперед – как положено оратору во время публичного выступления. – За учебу Елены платил оратор Турус, называвший себя ее дядей. Однако сегодня выяснилось…
Уже привычно – все-таки второй раз за день – Эдуард пересказал услышанное ими от старика. Констанция не перебивала.
– Мы решили, что обязаны разыскать Алису, мать Елены. Но оратор Турус, по его словам, уже пытался это сделать, и у него ничего не вышло. Мы думаем, что Храм – единственное место, где мы сможем получить помощь. И вот мы здесь, – завершил он свой рассказ.
– Покажите мне этот кортик, я желаю его видеть, – велела Констанция.
– У нас изъяли его в портике, – ответил Эдуард.
– Септимус, – произнесла Констанция.
То, что это имя одного из стоящих возле чаши ликторов, Эдуард понял лишь тогда, когда тот поклонился и направился к выходу. Вернулся он через минуту, неся в руках кортик. Ликтор протянул оружие Констанции, и над пурпурным лепестком драпировки трона показалась ее рука – обычная человеческая, не золотая.
Констанция извлекла кортик из ножен, и Эдуард увидел, что все его лезвие словно изъедено мелкими червями – если, конечно, существуют на свете черви, способные грызть металл словно трухлявую деревяшку. Почему-то ему сделалось невыносимо стыдно за то, что оружие, предъявленное ими в Храме, столь ущербно.
– Он принадлежал твоей матери? – вопрос Констанции явно был адресован Елене.
– Так сказал дядя… оратор Турус, – проговорила та.
– Ее звали Алиса… Она была перегриной?
Эдуард понял, что упустил этот момент в своем рассказе.
– Да…
– Других имен… или титулов у нее не было? – продолжала спрашивать Констанция.
– Титулов? – не поняла девушка. – Нет… Не знаю.
– Что ж… Цейоний!
Ликтор с черной повязкой на глазах выступил из тени чаши.
– Мне нужна твоя помощь. Нарисуй их. Елену и… Эдуарда, – перед его именем Констанция сделала короткую паузу, словно раздумывала, стоит ли его произносить.
Ликтор поклонился трону и подошел к Эдуарду. Стало видно, что он пребывает в весьма преклонных годах. Повязка, по всей видимости, означала, что Цейоний слеп, но двигался он с ловкостью, заставляющей в этом усомниться.
– Не дергайтесь, юноша, – проговорил он, поднимая руки к лицу Эдуарда и принимаясь его тщательно ощупывать. – Благодарю вас, – кивнул он через полминуты, переходя к Елене.
Закончив с девушкой, старый ликтор вернулся к чаше, извлек из-под тоги лист бумаги и, прислонив его прямо к священному мрамору, принялся что-то рисовать невесть откуда взявшимся в руках карандашом. Закончив первый рисунок, он перевернул лист и как ни в чем не бывало продолжил работу на обратной стороне.
Продолжалось это представление минут пять, по истечении которых ликтор довольно крякнул, спрятал карандаш и, приблизившись к трону, протянул плод своих трудов Констанции. Та тут же принялась изучать рисунки. Угадать ее мысли за холодной маской было, разумеется, невозможно, но Эдуарду почему-то показалось, что Констанция удивлена.
– Что ж, – проговорила она через минуту, отложив рисунки в сторону. – Вы получите то, о чем просите. Я узнаю об участи перегрины Алисы и сообщу вам. Будьте здесь через три дня – все трое. Космос свидетель, ваши судьбы связаны сильнее, чем вы думаете. Кортик пусть пока останется у меня… А вы ступайте с миром!
– Славься, Констанция! – выдохнули они – на этот раз крайне недружно, причем долее всех замешкался Виктор.
– Слава Константину!
Отблеск священного огня сверкнул на золоте маски – так что показалось, будто Констанция улыбается. Не по-доброму, а словно голодный хищник, почуявший добычу и предвкушающий славную охоту.
Чего только не привидится от волнения?.. Ни Виктор, ни Елена, к примеру, ничего такого не заметили – он потом спросил.