Высокий мужчина в плаще и широкополой черной шляпе и такая же высокая женщина, закутанная с головы до ног в шелковые одежды, рассматривали корзину с красными камнями. Женщина поморщилась, роясь в корзине с рубинами, будто они не соответствовали ее стандартам.
Головокружение ударило меня, заставляя дорогу вокруг спиралью входить и выходить, прежде чем снова успокоиться. В этих двоих было что-то особенное. Что-то, что заставляло их казаться более реальными, чем люди вокруг них. Более насыщенными. Я нахмурилась, но это было глупо. Они были такими же, как и все остальные. Что в них такого? Мои ноги и руки внезапно стали покалывать, как будто я их отлежала. Чуть не споткнувшись, я крепче вцепилась в тунику Эллы.
Она посмотрела на меня через плечо.
— Ты в порядке?
— Да, — пробормотала я, не поднимая головы и мягко подталкивая ее вперед.
Это было чувство угрозы, запоздало поняла я. По какой-то причине от этих людей исходил запах опасности, такой же сильный, как аромат роз от масляных духов, которые один торговец сунул мне под нос, когда я шла. Как бы я это ни ощущала, опасность была последним, в чем я нуждалась. Я снова сосредоточилась на улице, ища, на чем бы еще сосредоточиться.
Музыка труб, струнных и барабанов перекрывала шум торгов. Хотя у нас на севере были похожие инструменты, они отличались от тех, что были дома, и мелодии, которые они играли, тоже. Они были менее бойкими и более извилистыми. Где-то кто-то гармонировал с музыкой. Ее высокая трель была странной и непонятной для меня, но неплохой.
Но что действительно привлекло мое внимание, так это продавцы еды. На решетках над огнем кипело карри, пар, который приносил нам слабый ветер, был пряным и соблазнительным. Другие продавали куски овощей и баранины, зажаренные на шампурах. Дей не лгал. Я видела, как в одном киоске жарили кузнечиков с луком на широких металлических сковородках — даже они хорошо пахли! В животе заурчало. Все это выглядело невероятно вкусным для того, кто неделями не ел настоящей еды.
Лукас стащил нас с главной улицы в тенистый проулок. Это была передышка от оживленной дороги, где только несколько человек просматривали товары. Шелк прохладно покрывал деревянные рамы, окружавшие деревянные прилавки продавщицы, защищая нас от жары. На прилавках рядами стояли глиняные кувшины разных размеров.
Владелица немедленно сообщила нам о себе. Это была невысокая женщина с золотисто-коричневой кожей, блестящими темными кудрями и большими серо-зелеными глазами, подведенными темным карандашом. Ее пухлые губы изогнулись в понимающей улыбке, когда она посмотрела на меня.
— Что-нибудь, чтобы облегчить вашу кожу, мои дорогие? Что может сделать для вас Яхна? — У нее был сильный, но вполне понятный акцент. Было очевидно, что мы — иногородние.
Люк застенчиво указал на его лицо.
— У меня кончился солнечный бальзам. Есть ли шанс, что у вас есть что-то, что не даст мне обгореть каждый раз, когда я выйду за дверь?
Яхна начала знакомить его с различными продуктами, которые показывала. Пока они разговаривали, я украдкой оглядывала толпу в поисках мужчины и женщины, которых видела. Теперь, когда у меня появилась возможность вздохнуть, я позволила себе проявить любопытство. Это было так странно. Что в них было такого опасного? На них не было ничего, что указывало бы на это. Одной рукой я гладила косу, пока рыскала по дороге. Кем бы они ни были, сейчас их нигде не было видно. Я дернула за косу, позволив себе самоуничижительную полуулыбку. Наверное, можно списать это на жару и голод. Люди кажутся более реальными, чем другие? Это чепуха. Чем скорее мы поедим и зарегистрируемся в комнатах, тем лучше я буду себя чувствовать.
Люк выбрал мазь, приготовленную из чего-то под названием алоэ, и обменял горсть монет на сумку, в которую женщина все положила. Яхна также попыталась уговорить Эллу купить какой-нибудь отшелушивающий скраб, но та, насмешливо фыркнув, отказалась.
Заметив оскорбленный взгляд Яхны, Элла пренебрежительно махнула рукой.
— Это все равно что продать пустыне метлу. Это может принести пользу, но не настолько, чтобы того стоило.
— Ты пожалеешь, когда станешь старше, и твое лицо станет грубее песчаника, по которому ты ходишь, — настаивала Яхна.