— А ежели сразу, то и два, — обрезал за старшего Лобка. — И не ври, баба, я ж вижу, что портянка сухонькая. А значит, была экспресс-услуга. А это вчетверо считается.
— Значит, два скопейка! А вы почти грубель забираете! — Она снова дернулась, и снова жирные лапы Юриффа прижали ее к табурету. — Пятая часть — такой был уговор. А вы что? Это ж прямой разбой!
— Мы в осаде, вот и цены дрогнули.
— Заткнись, Муша, — холодно бросил Юрифф. — Что о нас подумает заграничный гость? Что мы и взаправду разбойники. А мы-то по другую сторону. Защитники. — Он наклонился, сунул женщине перо в руку. — Пожалуйста, можем счет выписать. За стирку: одна пятая от двух скопейков, стало быть, округленно, ломаный скопеек. За распутство, скромно оценивая, полгрубля и скопеек…
— Распутство?! — Ему в третий раз пришлось ее усаживать. — Я не трахаюсь за серебро! Я — ворожейка, а не шлюха!
— Ты полуголая стоишь, Нелея Нелеевна, да и твой клиент гол-голышом. В суде ты бы проиграла. Особливо ежели его переночевать пустила. А ты пустила. Мы в осаде, напоминаю. За бродяжничество можно карать как за шпионаж, значит, лелонец должен был отыскать ночлег. Насколько я знаю наших, они крепко сдерут с дурика, который у дембелей звезды скупает. А за охрану он все равно еще и заплатит. Так пусть уж лучше здесь переспит. Потому как он за охрану уже уплатил. И за себя, и за коня. Его у тебя могли скрасть, к примеру. Или гвоздем по боку проехаться. О, именно что, — повернулся он к Дебрену. — Вторая половина грубля — энто за коня. Пригородная шпань и не такие штучки выделывает. А так Лобка постоял, присмотрел. Полагаются ему несколько скопейков, верно?
— Мне? — обрадовался Лобка. — Целый полскопеек?
— Заткнись, дурень! Полскопеек, ишь ты. Ну нет. Ладно, пошли. Время — серебро. Только гляди не заделай ей дитенка, а то придется тебе добавить еще и за постой штрафной налог. И дальше ты пехом пойдешь. Ну, парни, нам пора. Надыть глянуть, что в Дайковом тупике творится. Чтой-то мне сдается, нас там шлюхи поджидают.
Они вышли. И сделалось тихо. Очень надолго.
— Я думала, — пробормотала наконец Нелейка, — что все лелонцы — рыцари. Так о вас здесь говорят: рыцари, мол.
— Потому что вы нас по наездам знаете, — пояснил Дебрен. — Наших рыцарей. Тех, которые и верно ловко мечами орудуют, разбойничают, жгут и девушек портят напропалую. Но я тебе вроде бы пояснял, что не убийствами живу.
— Пояснил, господин. И пояснение практикой подтвердил.
— Дебрен, если не возражаешь. Коли уж выпало мне здесь на ночлег оставаться.
— Я ночлега не обещала! — Ее единственный глаз злобно сверкнул.
— Верно. Но поворожить мне должна. Я уже солидные расходы понес. — Он подал ей перо. — Тебе неприятно мое недостаточно рыцарское общество. — Дебрен бросил взгляд на сохнущую попону. — Так что давай покончим с этим, и я уйду. Хватит двух слов: «Ворожба удачная». Ну и подпись. Думаю, больше полугрубля не насчитаешь?
— За бумагу с двумя словами и подписью? Нет. Только я не писаниной на хлеб зарабатываю. Хочешь ворожбу? Изволь. Но…
— …это стоит дороже? — догадался он. — Ну что ж, пусть будет так.
— Не перебивай. И засунь себе в задницу свой взяточнический фонд. Ну, чего так смотришь? Ты верно услышал: взяточнический. Я знаю, как у вас о Совро говорят: мол, без взятки тебе и пес ботинка не обоссыт. И что взяток не берут лишь те, которым обе руки за воровство отрубили. Но я, понимаешь, наличные беру только за то, что гости могли на вывеске вычитать. За скверные предсказания и стирку.
— За что? — У Дебрена отвисла челюсть.
— Ага, — фыркнула она с горьким удовлетворением. — Так ты еще и полуграмотный. Да, урожай нынче на вас, холера…
— Ты, — заморгал он, — стираешь портянки?
— Портянки, пеленки, попоны. — Она повела рукой, указывая на веревки. — Что придется. Не брезгая. И ворожу тоже не брезгая.
Она схватила кости, остервенело потрясла ими в руках, швырнула на стол так, что одна костяшка упала на пол и, постукивая, укатилась к кровати.
— Даже и обманщикам, которые собираются властям левыми свидетельствами в глаза пыль пускать. А мне-то что. Наши пошлины власть все равно по ветру пустит, если не на того жулика, так на другого. Что мне кости показывают, то я в свидетельстве и пишу. Я предупреждала: я ворожейка честная и скверная. Что по костям получается, то в свидетельство и вписываю, а ежели получается скверно — это уж не моя вина.
— Значит, — до Дебрена дошло только начало ее слов, — ты прачка?
— А что… или не видать? — Она схватила портянку и чуть ли не запихала ему в рот. — Что, плохо выстирана? Жаловаться будешь? Запах остался? Недостаточно белая?! — Она вскочила с табурета. — Убирайся! Забирай свои скопейки и пшел вон! Жди за дверью!
— За… Ждать надо? — Дебрен тоже поднялся. — Чего ждать-то?
— Я вторую портянку не достирала! И не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я взятую работу не заканчиваю!
— А еще и потому, — раздался от двери зычный мужской голос, — что она сейчас начнет профессиональные вопросы обсуждать. Которые непрофессиональному уху слушать не положено.
Они отскочили друг от друга. Лишь эта согласованная реакция показала Дебрену, что он позволил застать себя врасплох с портянкой у носа. Нелейка запоздало спрятала за спину другую.
— Я не тяну с податями, — сказала она, бросая на пришедшего злой тревожный взгляд.
— Все тянут, — пожал плечами брюхач в несколько поношенной, но вызывающей уважение черной одежде. На груди у него висела солидная золотая цепочка, а за поясом, кроме парадного кинжала, — футляр, который носят герольды и чиновники-писари. — Стоит как следует поискать. Вы — Нелея, дочь Нелеи и неизвестного отца, ворожейка с патентом? Переулок Притопок, восемь? За воротами направо?
Покрасневшая и вновь вспотевшая ворожейка кивнула.
— Возьмите посох, волшебную палочку или чем вы там колдуете, оденьтесь как положено и следуйте за мной. Вас призывает князь.
Она закружилась на месте, пытаясь побежать сразу во все стороны. В результате налетела на Дебрена, ударила его по ноге босыми пальцами так, что ему пришлось схватить ее за бедро, чтобы удержать равновесие. Она зашипела, лицо ее на мгновение искривила гримаса боли. Возможно, поэтому она и не оттолкнула его и не съездила по физиономии за несколько более продолжительное, чем следовало, присутствие руки в складках юбки.
— Ой, — обернулась она к человеку в черном. — Я еще с клиентом не закончила. Придется немного подождать, господин. Оплату потеряю.
— Как же, — криво усмехнулся черный. — Тоже мне — клиент. Полуголый и нюхающей болтающееся в руке нижнее белье. Насмотрелся я вчера на таких, так что не пудрите мне мозги. Я — унтер и зато золото беру, чтобы в черепушке у людей все было уложено как следует. А вы, господин хахаль, перестаньте тискать ейную задницу. — Дебрен, хоть и далеко был от Нелейкиных ягодиц, быстро отдернул руку. — И отдайте Нелее медальон. А вообще-то, — обернулся он к хозяйке, — удивляюсь я вам. Серьезная чародейка, наипервейшая в городе, а цеховой знак для легкомысленных телесных утех используете. Стыдно.
— Звезда не моя, — возразила Нелейка, подбегая к кровати и хватая стоящие там сабо. Сунула ногу в первую и тут же откинула ее, поморщившись от боли. А из отброшенного сабо выкатилась кость-беглянка. Дебрен машинально прикрыл ее ногой.
— Я унтер, а не какой-нибудь писарчук, — напомнил Нелейке черный. — Не лгите мне, добрая ворожейка.
— Плохая. — Она охнула, растирая пальцы ноги. — То есть — зловорожейка. Потому что в основном-то, по жизни, значит, соседи на меня не жалуются. И не оговаривают. Поэтому и вы меня не обвиняйте в телесных утехах с клиентами, господин…
— Путих, Вычеслав Вычеславович. Унтер-офицер его высочества буферного князя Игона Гусянецкого, сеньора Заречья, Ламеек, Скоропаша, ну и так далее. Не твоя звезда, говоришь? А чья ж?
— Моя, — слегка наклонил голову Дебрен. — Я — Дебрен из Думайки, что в Лелонии. Магун.
— Магум? — Путих поднял брови. — Значит… гумой, то бишь резиной торгуешь?
— Магун с руной «н» на конце. Это слово из староречи позаимствовано. Толкуют его по-разному, кто — «маг университетский», кто «маг, ученый научно», а некоторые этимологи утверждают, что это искаженное зулийское слово «могун», то есть наделенный потенцией, «могущий»…