— Ты ещё слишком мал, чтобы судить о том, что такое настоящий обман, и кто истинный простак, — ответил отец, строгим взглядом дав сыну понять, что спор окончен.
Княжич замолчал, но история с монетой показалась ему прямым доказательством того, что в Турции все делятся на обманщиков и простаков. Позднее он узнал, что монахи в восточных странах, именуемые арабским словом "факир", то есть "бедняк", часто показывают фальшивые чудеса, чтобы получить побольше милостыни, и это знание о факирах ещё больше укрепило Влада в мысли, что в Турции все либо дураки, либо обманщики.
Логика рассуждений казалась верной, но после отцовой смерти она нарушилась, и история с угаданной монетой стала видеться княжичу совсем иначе. Теперь многие турки представлялись ему не глупцами, а людьми с благородным сердцем, которые ждут такого же благородства от других.
Турки хоть и называли христиан недостойными, однако полагались на честное слово христианина. Если христианин давал обещание не нападать на турков, те верили, хотя, казалось бы, лишь простак станет полагаться на слово врага. Даже султану Мурату случилось попасться на такой обман — поверить клятвам крестоносцев — но разве султан был простаком?
А ещё турки твёрдо верили, что христианин вернёт долг, если обещал вернуть. Например, отец Влада собрал боярских сыновей, живших в заложниках у султана Мурата, и увёз назад в Румынию, а своих собственных сыновей, которые должны были занять место тех заложников, обещал Мурату только через год. Удивительно, но турецкий правитель терпеливо ждал новых заложников и не сомневался, что получит их!
"Попробовал бы кто в христианской стране провернуть такое! — мысленно восклицал Влад. — В христианской стране, если кто удерживает знатного человека в плену, то никогда не отпустит, пока не получит всего того, что обещано взамен — деньги, земельные угодья или что-то ещё. В христианских странах все боятся быть одураченными. Странно, что у султана не так".
Живя в Турции, девятнадцатилетний юнец привык полагаться на слова султана и султанских слуг и не допускал мысли, что слова разойдутся с делами. Жаль, что это ощущение уверенности в окружающих людях мигом улетучилось с приездом в Тырговиште — Влад вдруг обнаружил, что не верит здесь никому за исключением тех, кого привёл с собой. В Тырговиште ведь жили вовсе не турки.
Увидев, что в зал пришли, Влад уселся на трон поглубже и постарался казаться спокойным, как когда-то учил отец. Девятнадцатилетнему юнцу совсем не хотелось выглядеть смешно, поэтому он принял расслабленную позу и ленивым движением сделал знак слугам, чтобы писаря подвели ближе.
Этого остробородого человека, облачённого в рясу, Влад помнил хорошо — имя его было Калчо, и происходил он не из румынских земель, а из соседних, болгарских.
Калчо в молодости жил монахом в некоем болгарском монастыре, но не усидел там, ушёл, полгода странствовал, перебрался через Дунай и, наконец, оказался в Тырговиште, где поступил писарем в государеву канцелярию, благо знал славянскую грамоту, а людей, знавших такую грамоту, при румынском дворе всегда привечали.
Государем в то время являлся дядя Влада, звавшийся Александр Алдя. Калчо прослужил у него несколько лет, а затем достался в наследство отцу Влада, ставшему новым правителем.
К тому времени Калчо уже успел выучить румынский язык, но со страной не сроднился, смотрел вокруг, словно гость, который слегка разочарован, и всё твердит: "Как-то у вас тут не так". Конечно, вслух этого никогда не произносилось, но на лице писаря читалось явственно. Потому и не мог он никак дослужиться до должности повыше, а оставался среди низших. Может, его бы и вовсе прогнали, но уж очень оказался грамотен, обладал красивым почерком, так что писания, выходившие из-под руки Калчо, всегда радовали глаз.
Когда Влад, будучи ещё отроком, только-только начал присутствовать на боярских советах и сидел слева от отцова трона, то часто наблюдал за писарем Калчо, примостившимся за столиком у левой стены зала. Писарь то и дело разглаживал чистый пергамент перед собой, грыз оконечность пера и будто говорил: "Да что ж вы всё ходите вокруг да около. Один полагает, что надо эдак, другой — что не эдак, а я уж давно понял, как составить эту грамоту, и что в ней надо. Только дайте знак!"
— Я тебя помню, — произнёс Влад, стараясь говорить как можно медленнее. — Тебя зовут Калчо. Когда я заседал с отцом на советах, тебя часто приглашали записывать.
— Да, всё верно, — отвечал остробородый человек в рясе. — Я — Калчо. Доброго дня тебе, молодой господин.