Жена Ларкана, Опито, билась в истерике, несмотря на то, что её жилище огонь не тронул. Ларкан сказал, что это была большая ящерица — футов двадцать длиной. Он мельком увидел её как раз перед тем, как затащить жену и сына под телегу. Он смотрел на меня так, будто это я был во всём виноват. Только этого мне и не хватало после долгого дня, проведенного в зарослях вереска.
Лютпранд играл на флейте, не очень хорошо. Я подарил ему ту, что привёз из Аутремера. Я не обнаружил её среди его вещей, так что думаю, он её продал.
В общем, что тут скрывать, я был обеспокоен. Чем бы ни был этот ублюдок, откуда бы он ни явился, с ним нужно было кончать, и как можно быстрей. По дороге от фермы Мархауз опять ударился в путаные рассуждения о полётных линиях, мол, надо бы нам переместить приманку. По его выходило, что нам нужно подержать её два дня здесь, пока ветер южный, потом, если толку не будет, два дня там, а если и тогда ничего, значит мы уже будем знать наверняка, что этот гад летает вдоль реки, так что или здесь, или там, или где–нибудь ещё, рано или поздно, но наша уловка сработает. Я улыбался и кивал. Уверен, он был совершенно прав. Он хороший охотник, этот Мархауз. В конце охотничьего сезона он всегда совершенно точно знает, в каких норах скрывалась вся та дичь, которую мы не смогли найти. В следующем году, говорит он… Проблема в том, что сейчас у нас не было времени ждать следующего года.
К полуночи (мне не спалось, вот же странность) я совершенно точно знал, как всё провернуть.
Прежде чем вы станете смеяться над моей самонадеянностью, скажу, что у меня не было никакого логического объяснения моим выводам. Полётные линии, модели поведения, жизненные циклы, покровные культуры, брачные сезоны, роза ветров — сложите всё это вместе, и вам неизбежно откроется истина, которая затем ускользнёт от вас шустрой змейкой и затеряется в корнях бесконечных переменных. Я же — просто знал.
Я знал, потому что когда–то охотился вместе с отцом. Он, конечно, всегда был в ответе за всё, всё знал, во всём был лучшим. Добычи у нас никогда не бывало много. И я просто знал — пока он рисовал линии загонщиков, рассчитывал для них время (трижды прочитать «Славу» и дважды «Малый катехизис», потом выходить и шуметь вовсю), располагал засады, гончих, всадников, потом, наконец, трубил в горн — всё это время я совершенно точно знал, где бедное животное найдёт лазейку, чтобы уйти от всей этой бестолковой шумной компании ничем не рискуя и без особых усилий. Чистая интуиция, которая никогда меня не подводила. Естественно, я никогда ничего не говорил. Не моё дело.
Итак: я знал, что произойдёт, и знал, что я ничего не могу с этим поделать, а мои шансы на успех и выживание были… ладно, не будем об этом. Под Аутремером я получил стрелу в лицо. По идее, я должен был быть убит на месте, но каким–то чудом стрела угодила в скулу, и вражеский лекарь, которого мы взяли накануне, вытащил её клещами. Ты должен быть умереть, сказали мне с таким видом, будто я обещал и не сделал. Никаких моральных принципов…
С тех пор я иногда с содроганием думал о том, каким станет поместье под руководством моего братца. Утешало лишь то, что оно пережило управление моего отца и деда, а это уже само по себе свидетельствует о его прочности. Кроме того, мы все когда–нибудь умрём. И на мне свет клином не сошёлся.
Мархауз настоял на том, чтобы отправиться с нами. Я говорил ему, чтобы он остался, что здесь понадобится мудрое и опытное руководство, если гад решит подпалить замок. В какое–то мгновение я почти поверил, что он купился на это, но не тут–то было.
В общем нас было трое: я, Эбба и Мархауз. Идея состояла в том, чтобы мы ехали по Риджуэй верхом, глядя по сторонам. Как только увидим дым, Эбба возвращается в замок за снаряжением, чтобы встретить нас на следующем месте предполагаемого нападения. Согласен, идея совершенно дурацкая. Но я знал, что всё случится не так, потому что я знал, как всё будет на самом деле.
Мархауз нарядился во всё чёрно–белое — нагрудник, наплечники, наручи, набедренники. Я сказал ему, что он изжарится во всей этой массе железа. Мархауз ответил мне хмурым взглядом. А ещё он притащил копьё в полный вес, такие дела. Тебе это не понадобится, сказал я ему. У меня было копьё на кабана, а Эбба вооружился стальным арбалетом, на который мой отец угрохал деньги от продажи яблок за целый год, за год до смерти.
— Ну, это просто для успокоения, — сказал я.
Он посмотрел на меня уж совсем мрачно. Какой–то не очень правильный взгляд на жизнь.