Такое войско и выступало к Жуаньи. Рано поутру, хорошо позавтракав, не голодным пузом, как водится, армия поднялась с барабанным боем и флейтами. Гонсало полюбил отдавать команды с помощью барабанных сигналов, горна и даже волынок, поэтому каждый свою команду знал: рейтары знали свою атаку и отступление по горну, пехота по барабанному бою, пушкари по отмашкам флажками – всё равно в грохоте кулеврин мало что услышишь. Впрочем, в клубах порохового дыма и копоти мало что видно, поэтому отрядили проворных мальцов, держащих с пушкарями связь. Что-то было вычитано в умных книгах, что-то придумывалось на ходу, если в рыцарском войске роли были распределены и понятны, в войске нового типа приходилось нащупывать правильное. Гонсало даже зачитывал солдатам переводы из италийских трактатов, порой даже рядовые пикинёры огорошивали знанием сложных манёвров и сыпали латынью. Пикинёры вообще осознавали собственную важность – один бросит пику – всем не жить, но пикинёры из Саржа считали себя под защитой Святой Клотильды. Отчего они так решили непонятно, однако перед любым выходом служили молебен святой, а не Святому Георгию или Мартину, в рядах пикинёров был священник, не брезговавший работать двуручником за двойное же жалование, отчаянный был ветеран, ему доверяли защищать знамя и службы. С другой стороны даже имя Клотильда означает «прославившаяся в бою», иной раз девы бывают на ужас воинственны и проворны.
Такой оказалась Ирен, чьё имя означает «мир», только миром от этой бесноватой не пахло: я был высоким по всем меркам, эта безумная была выше меня. Широкие плечи, мощные руки, отчаянный взгляд – она на спор боролась с ветеранами многих сражений и выигрывала, лихо орудовала копьём, в пешем строю, конечно, и мечом размахивала будь здоров, стреляла из лука и арбалета весьма хорошо, последнее время увлеклась аркебузным боем. Скажите баба в армии может только ноги раздвигать, да готовить? Расскажите это Ирен – кулаком в зубы могла ударить не хуже любого кулачного бойца, знакомого мне. Она прибилась к нам однажды в походе, ехала на добром коне, с хорошим вооружением и рейтар стал надсмехаться, отчего получил ногой в рожу, упав из седла под хохот остальных. Гонсало, встречавший воинственных девиц, обычно выдающих себя за мужчин, что как в случае с рослой Ирен большого труда не составляло, пригласил воительницу побеседовать и испить вина на привале. Оказалось, жила Ирен в глухом лесу с отцом лесником, тот суровый был мужчина, корил мать за родившуюся дочку, таскал девчонку на охоту, даже взял на осаду замка. С другой стороны Ирен это понравилось, женская доля незавидна, а наёмнику добыча идёт, жалование платят, всё лучше крестьянина. Отец помер, мать прибрал господь раньше, местный рыцарь лесником бабу ставить не хотел, пришлось ей переодеться в мужчину и отправиться в наёмники. Служила в пехоте, в кавалерии, правда кондотьером так не стала, но редко наёмнику выпадает такая удача, была на хорошем счету, командовала полусотней. Но, решила открыться и наёмники подняли бабу на смех, едва убралась, решив попытать счастье в других местах. Мы с Гонсало против справного вояки женского полу ничего не имели, зачислили в рейтары, благо конём управляла мастерски, а выстрелить из пистолета большой силы не надо. Ирен вскоре назначили заместителем командира рейтаров, теперь смешков в адрес боевого товарища не возникало – может лицом не вышла и бабья снасть вместо доброго члена, зато команды отдаёт и палит как сам дьявол. Чего ещё желать в бою? А на привале тоже солдат как солдат: вино пьёт, ржёт и байки травит.
– Занесло меня на корабль однажды, – рассказывала Ирен, отпив из рога добрый глоток вина, – капитан такой красивый малый, только подозрительно близок с одним матросом. Да и матрос странный, кадыка нет, а грудь, хоть маленькая, но есть. И вот этот матрос прижал меня в трюме и ну тискать, я конечно ударила легонько по бубенчикам, а там ничего нет. Баба оказалась. Стали жить втроём с капитаном, могучий был моряк, справлялся. Однако удача ему у Канарских островов изменила, корабль-то пиратским оказался, напоролись на испанскую каравеллу, те сразу пошли на абордаж. Команда разбежалась, даже капитан струсил, мы с Мэри только рубились с испанцами люто, они даже немного отступили. Мэри тоже воевала когда-то, с ландскнехтами, переодевшись в мальчика, чтобы не изнасиловали, когда захватили город, а затем прижилась в отряде и даже стояла с пикой в первом ряду. Испанцы были настолько ошеломлены нашим отпором, что лишь взяли в плен, задавив числом, а команду повесили. Нас хотели отправить в крепость, но у берега случился лютый шторм, я выплыла около Пунта-Умбрия, про остальных по сей день ничего не знаю.