– Шторм страшный? – спросил я.
– В море вообще страшно, в океане до одури страшно, – кивнул Гонсало, – кто в море не бывал, настоящего страха не знает. Волны через борт хлещут, ветер такой, что мачты ломает, даже парусов не нужно, мачт хватает, чтобы нестись с бешенной скоростью. Если корабль не подготовить, то паруса сорвёт, пушки в море сбросит, экипаж перекалечится, не забить люки – вода попадёт в трюм, нужно откачивать, холодно, может разбить об скалы или перевернуть. Но, главное как в любом деле работать слаженно, знать, что делать и уповать на стоящего рядом, поэтому моряки такие дружные – команды годами ходят вместе.
– А почему говорят ходят? – поинтересовался я.
– Сами моряки не знают, но говорят, что плавает человек в воде, а судно ходит, скользит по воде, – пожал Гонсало плечами, – слова-запреты, как не говорят «последний», а только «крайний», чтобы злые силы не утопили, потому как ежели ты ушёл в море, а не уплыл, так и потопнуть некому, ты же идёшь.
– Да, моряки ребята весёлые, погляжу, – усмехнулся я, – встану завтра с капитаном, буду его мучить вопросами, нужно учиться морскому делу, а то всякое может приключиться и как командовать тем, что не понимаешь.
– Понимать там немного требуется: ветер нужно ловить, да быстро ставить паруса, – сказал Гонсало, – на крупном вроде нашего корабле мачты всего три: первая фок-мачта, самая большая грот-мачта и сзади бизань-мачта. У нас одна четырёхмачтовая каракка, поэтому у неё есть малый грот или бонавентура её называют. Когда ветер слабый, ставят все паруса, если сильный, можно убрать почти все, если очень сильный, паруса берут рифы, там к парусу пришиты полоски, ими можно уменьшить парус. Сложнее искать путь, нужно звёзды разбирать, уметь находить стороны света, время отмерять, в картах разбираться, помнить течения, очертания берегов, этим штурман и капитан обычно занимаются, без них кораблю совсем никак. Боцман ещё, он матросню гоняет, те обычно могут одно-два дела всего делать, на мачту заскочить, да определённый парус убрать или поставить. Самое простое идти вдоль берега и ночью останавливаться, на берег сходить, намного сложнее открытым морем идти и выходить на порт, берегов не наблюдая. Здесь проще, будем идти по знакомому морю, вдоль берегов, в Ла-Манше вообще узко, его Каналом называют поэтому, хотя бывало и там людишек неделями носило.
– Разберёмся, – вздохнул я, – главное чтобы не укачивало.
– Тут как повезёт, – сказал Гонсало, – бывалые флотоводцы животом страдают, но терпят, главное не зацикливаться на качке, да есть, как следует, на голодное брюхо качка сильнее действует. У нас корабли большие, качка будет чувствоваться меньше.
– Ладно, давай по последней и спать, – налил я вина, – сухопутным крысам завтра предстоит стать водоплавающими.
– Мои солдаты тебя называют уважительно «Вьеха ратта» – в Испании так называют ветеранов, это означает «старая крыса», – сказал Гонсало, – не обижайся, я знаю крыс здесь не почитают серьёзным животным, ты, наверное, предпочёл, чтобы тебя называли вашим символом и гордостью – петухом.
– Его светлость любил себя сравнивать с петухом, – улыбнулся я, – мне больше нравилось, как на английский манер оруженосцы величали бывалого рыцаря «знающая старая птица», а германские наёмники говорят «старый заяц».
– Ага, целый зверинец, – допил Гонсало и отставил кубок, – надеюсь, джинн не подведёт.
– На синего только и надежда, – кивнул я, – иначе месяц тащиться, Барбаросса обещал неделю.
– Обещать они все мастера, – буркнул Гонсало.
Глава 17
Неравный бой – корабль кренится наш.
Спасите наши души человечьи!
Но крикнул капитан: «На абордаж!
Ещё не вечер, ещё не вечер!»
Однако пират не подвёл. Загрузили и закрепили всё необходимое, подвезённое из городка. Мы на шлюпке прибыли на корабль, где мне выделили тесную каюту, однако остальные вообще ютились в грязном и тёмном трюме, где шныряли крысы и стояла вода. Гонсало хотел отправиться к солдатам, однако я уговорил его остаться в каюте, благо за собутыльником далеко бегать тогда не потребуется и вдвоём спокойнее, испанец, если случится непонятное – опытнее меня. Бросив вещи, мы поднялись на квартердек, расположенный позади, где нас поприветствовал хмурый и мрачный капитан. Там же располагался рулевой у здоровенного правила – румпеля и стоял слега пьяный штурман с картой. Внизу команду подбадривал боцман трелями морской дудки и пинками, здесь они были в ходу. Пираты для команд использовали барабаны и плётки, но с некоторых галер слышались дудки, где боцманские, на корабликах поменьше капитанские. Наутро большая часть команд была на борту, хотя ночью многие сбежали. Матросню разогнали по реям, они довольно скоро, невзирая на опухшие лица и трясущиеся руки поставили паруса, встали по местам и уставились на пирата. Тот усмехнулся, вытащил фиал и выпустил джинна, тот по-прежнему был синим и невозмутимым. Ветерок был на берег, отлив слабым, всё обещало полное безветрие вскоре, однако быстро затеялся нешуточный бриз в попутном направлении. Паруса, доселе висевшие безжизненно и едва колыхаясь, надули пузо и ощутимо рванули корабли, самые нерасторопные даже попадали. Ветер, можно сказать, был даже излишне крепким, но хмурый капитан приказал убрать марсели – такие косые паруса, оставив только прямые, благо ветер дул строго туда, куда направлял его с помощью джинна Барбаросса. Пират отсалютовал нам, оставалось только поклониться ему в ответ, пока союзник был весьма полезным.