Надо сказать, хоть волна была небольшая, но вскоре желудок немного заволновался, стало немного не по себе, слюна потекла, завтрак пытался лезть наружу. Капитан, увидав моё немного напряжённое лицо, сунул мех с вином, оно было крепким и горьковатым, зато сразу стало легче. Старый, изрезанный морщинами на загорелом лице испанец, с серьгой в ухе сверкнул белоснежными крепкими зубами и кивнул, переключившись на разговор со штурманом. Двое уже висели на борту, подкармливая рыб своим завтраком, судя по кислым лицам многим было непривычно. Впрочем, боцман проиграл обед, хотя есть совсем не хотелось, мы с Гонсало направились к себе в каюту и я затолкал в себя щедро сдобренное мясом и овощами варево. Хотя поначалу желудок брыкался, но пища усвоилась, стало получше, хотя качка усиливалась, видать джинн или Барбаросса спешили и прибавили ветра. Я по примеру капитана, налил себе во флягу горького вина и отхлёбывал, если начинало мутить. Надо сказать, к вечеру желудок видимо смирился с неизбежностью, поэтому практически не беспокоил. Хуже было с опорожнением: после обеда захотелось мне сходить по маленькому: уцепившись за сетку, качаясь, полдюжины матросов скорчились, выдавливая из себя переработанную еду. Вид такого зрелища меня настолько потряс, что я забыл, для чего пришёл. Вернувшись в каюту, мочевой пузырь о себе напомнил, я, воспользовавшись ночной вазой облегчился, выплеснув её в окно. Заодно озадачился вопросом: как быть со штанами? Куда их девать? Отлить в море оказалось делом непростым, а сходить по большому вовсе задачей рискованной и достойной акробатов бродячего цирка. С другой стороны, у рыцарства имелся ответ на такой вызов: бре с разрезом на заднице – присел, штаны разошлись, оправился, встал и двигай по своим делам. Обычно такие надевали в бой или страдая животом, Людовик Сварливый даже ввёл такие штаны в моду, бесконечно страдая животом сам, брюхо у него было хворое. Поэтому я надел такие штаны и едва пузо захотело послабиться, ловко забрался на сетку и запросто достиг желаемого, без того, чтобы стаскивать портки заранее или стараться не наложить в них. Гонсало, старый морской волк, тоже переоделся, оказалось и капитан щеголял в бре, сразу не обратил внимания. Матросы-то вовсе иногда бегали голышом, море презанятное место.
Единственное: спалось в море плохо. Качало изрядно, в каюте были лавки, они же лежаки, жёсткие, того гляди упадёшь ночью. Рындой, таким колоколом, всё-то бы матросам назвать помудрёней, отбивали склянки, то есть время, отмеряемое песочными часами из стекла, потому и склянки. В море всё переназвали: скамейка – банка, лодка – шлюпка, верёвка – конец, только бы запутать сухопутного человека. Так вот эти склянки, как зазвенят-зазвенят. Всё скрипит, ухает, плещется, моя бренная тушка решительно отказывалась засыпать в таком необычном месте. Долго ворочался, мешая спать Гонсало, тот не выдержал, налил полный кубок крепкого вина и заставил меня выпить. Не сказать, чтобы качка и скрипы исчезли, однако стали менее назойливыми, а потом незаметно для себя я уснул. Экипажу было намного хуже в тёмном и душном трюме, отчаянный всё же народ моряки.
Наутро выяснилось по эскадре, что двое умерло по непонятной причине, один повесился, не выдержав качки, а дюжину рундуков кто-то обшарил. Трупы зашили в парусину и привязав к ноге по камню из балласта выкинули за борт, едва прочитав молитву, здесь особенно не церемонились. Зато Гонсало учинил целое расследование по краже: вор был недалёким, сложив украденное к себе в рундук. Вором оказался корабельный плотник, хороший мастер, зато плохой человек. Его мастерство было нужно, поэтому вешать его не стали, а решили килевать. Это особая казнь, чисто морская: наказуемого привязывают за руки и бросают за борт, а канат тянут с другой стороны борта. На днище множество ракушек и наростов, они могут быть острыми как бритва, поэтому даже если не захлебнётся с перепугу, то поранится изрядно, говорят многие не выживали. Плотнику повезло, его тащили довольно быстро, не бросив на половине пути, днище недавно чистили, поэтому вернулся наказанный с ошалевшими глазами, весь трясущийся, но относительно целым. Он клялся больше не воровать, целовал крест и просил всех прощения. Гонсало пообещал если повторится – весьма изощрённым способом повесить на рее. Пираты тоже выбрасывали трупы умерших в море и отрубили кому-то голову, видать провинился кто-то. Море, как любой поход чреват опасностями для жизни, ничего не попишешь.