К вечеру мы выгрузились в сыром порту, затянутом туманом и дымом, еле виднелся свет факелов. Меня заковали в кандалы и заставили брести по грязи за возком, двигавшимся куда-то в темноте. Отчаянно скрипел фонарь, повешенный возчиком, в тумане едва виднелся свет едущих следом возков. Мы долго брели по каменистой дороге, куда-то поднимаясь, пока не достигли какого-то замка, судя по величине рва и воротам довольно большого, видимо это был какой-то из южных защитных замков островитян. Внутри замок оказался крошечным, видимо это Нунни, судя по круглым башням и отсутствию построек у стен. Меня поместили в небольшой подвал, шею приковали к цепи, вмурованной в стену, кандалы не сняли, можно было только сидеть на земляном полу, цепь была короткой, впрочем, на сырой пол со шныряющими крысами укладываться всё равно пока не хотелось, другой вопрос, как будет манить этот пол денька через три. Есть, конечно, не предложили, выпить тем более, закрыли толстую скрипучую дверь, даже факел унесли. В темноте я дремал, тысячу раз просыпаясь от звона цепей или крысиной возни. На удивление не воняло, тянуло, конечно, плесенью и сыростью, а так комфортно, даже голова перестала болеть. Сколько я просидел в темноте понятия не имею, раза три приносили немного хлеба и воды, надо сказать хлеб был весьма недурён, а вода чистой, явно меня не пытались уморить, надеясь на выкуп. Я старался двигаться как возможно, иначе тело затекало, спина не гнулась, мышцы болели, в подвале было прохладно, хорошо ещё оставался залитый кровью стёганный акетон, в нём было тепло, руки только приходилось засовывать под мышки, чтобы согреть. Ещё через непонятное время, меня вытащили во двор, было снова темно, дали умыться холодной водой, сняли залитый кровью акетон и выдали чистую одежду, но ножные кандалы оставили.
– Годфрид! – махнул жаренной гусиной ножкой граф Дерби, – неважно выглядите, присаживайтесь, поешьте, выпейте, как вам наше гостеприимство?
– Благодарю, ваше сиятельство, – сказал я, подавив желание судорожно ухватиться и впиться зубами в лежащие на блюдах сводящие запахом куски мяса, – крысы были весьма любезны не загрызть меня какой-нибудь ночью.
– Мне говорили, что вы остроумец и за словом в карман не лезете, – хохотнул граф, – как вы опишите нового короля и как нашли императора?
– Ваше сиятельство, вам ли спрашивать меня о короле? – сказал я, стараясь есть небольшими кусочками, чтобы желудок, отвыкший от пищи не взбунтовался и отпивать вина понемногу, чтобы не свалиться, – насколько я помню, это ваш извечный противник на турнирах в Экри и Сент-Инглеверт.
– Бывали на этих турнирах? – вскинул бровь граф, наблюдая как я орудую ножом и вилкой, свои он не трогал, ел руками, вытирая их об скатерть, – не помню вас на турнире.
– Вы должны помнить моего тогдашнего господина герцога де Шерентье, – улыбнулся я, чувствуя, как благодатное тепло растекается по организму и подкатывает чувство сытости, – наверняка вы не обращали внимания на простолюдина, подводившего ему коней.
– Ах да, герцог, он показался мне слабоватым на копьях, – кивнул граф, – ваше внезапное возвышение насколько я понимаю было заслуженным, слыхал, если бы не происки де Шерентье, вы с Аделардом могли поделить призы.
– Этого, увы, не узнать, – вздохнул я, – я просидел окончание турнира в темнице.
– К слову сказать, де Шерентье настойчиво добивается у меня вашего выкупа, – заметил граф, – правда даёт мало, он сейчас здесь, в своём замке Лаунсестон, по правде сказать, это скорее развалины, чем замок.
– А мой выкуп, во сколько оценивается? – поинтересовался я.
– Двадцать тысяч фунтов, – просто сказал граф, – думаю это не обременительная сумма для такого удачливого рыцаря?
– Не думаю, что в состоянии заплатить столько, – начал я торговаться, поскольку это сумма, достаточная для строительства крупного замка, – я небогатый барон, подобный выкуп следует оценить в тысячу, а скорее в пятьсот фунтов.