— А куда деваться, Виль? Неси анестетик и что там у нас есть от ожогов. Ку… росаскура, ты поможешь? — Повернулся я к новоиспечённому жениху. Тот в ответ только решительно кивнул.
Через пару минут мы уже внимательно рассматривали трёхцветную — теперь — печать на моей правой руке, едва проглядывающую сквозь толстый слой обезболивающей мази, щедро наложенной женой. По сравнению с прошлым изменением печать увеличилась незначительно, и теперь напоминала квадрат со слегка срезанными углами… Кроме одного, срезанного гораздо сильнее остальных трёх — как раз напротив красного. Красный угол расположился, ожидаемо, между чёрным и зелёным, больше всего напоминая красного осьминога, прижавшегося головой к центральному чёрно-зелёному ядру и запустившего туда несколько щупальцев, остальные сложным открытым узором плотно уложив в своём углу. «Только синего не хватает» — хмыкнул я про себя и вернулся к предстоящему делу.
— Смотри, Куро-кун: вот эти две петли — самые большие и толстые. Если их аккуратно разрезать вот так и вот так — получится четыре почти разомкнутых хвоста. Ещё бы хорошо вот эту петлю, она тоже толстая, но внутри другой и в стороне от этих двух, а мне что-то не очень хочется усложнять… — Я опять тяжело вздохнул. Ну вот не люблю я всяческий героизм, а куда деваться? Воистину, «если не я — то кто?», да и Кэт, при всех своих недостатках, нам всё же скорее помогла, чем нет… А долг — он платежом красен, да… — Ну что, сможешь, или есть идеи получше? Тогда приступай! Джинн — это хорошо, но живой человек — лучше! — И я покрепче ухватил правую руку левой.
Куросакура аккуратно зажёг небольшой красный огонёк на кончике когтя и медленно сжал его до ярко-белой точки не больше толщины волоса, а потом очень осторожно опустил к началу намеченной линии.
Собственно, ожидаемой боли я почти и не почувствовал — лекарства другр действовали на меня хорошо, и были весьма эффективными… да и с дозировкой Виль не пожадничала. Что я почувствовал — это рывки и пульсацию магии, которая, оказывается, успела во мне укорениться, а теперь мучительно корчилась в безжалостном огне… Впрочем, судя по тому, как Кэт вцепилась в свою руку — ей досталось как бы не больше моего, да и Виль свою ладонь тоже поглаживала не просто так. Судя по стиснутым челюстям и злому прищуру — досталось и Куросакуре, но он решительно вёл линию дальше, не останавливаясь и не отвлекаясь, формируя на моей коже аккуратный шрам ожога, буквально в миллиметр-полтора шириной.
— Всё! — Выдохнул он, закончив линию.
— Не всё. Теперь вторая линия. Соберись, я знаю, что ты сможешь, а ты знаешь, ради чего это делаешь. Начатое дело наполовину испорчено — так что вперёд! Проверим наше кондзё[33]!
Вторая линия пошла гораздо легче первой — магия, взбудораженная вмешательством, «расплескалась», если так можно выразиться, далеко за пределы области воздействия, тем самым заметно снизив интенсивность неприятных ощущений… от магии — боль именно от огня чувствовалась теперь сильнее, но всё равно терпимо.
Закончив вторую линию, Куросакура буквально отвалился вбок и решительно воткнул всю правую руку по локоть во влажную землю. Кэт с интересом и удивлением разглядывала собственную печать, медленно менявшуюся под стать моей копии. Выражение на её лице становилось всё более живым и… коварным, наверное, трудно подобрать верные слова… На краткий миг я даже пожалел, что не согласился остановиться на одной линии… и что вообще ввязался в эту авантюру: так бы велел Кэт выйти за Куросакуру и стать хорошей женой — и все были бы довольны… Тем временем, тихо шипя сквозь зубы что-то нелицеприятное в адрес всех алефси вообще и одной конкретной «тощей сволочи» в частности, Виль обрабатывала мой ожог заживляющей мазью и накладывала какие-то листья и бинты. Почти сразу же руку стало дёргать, как иногда бывает, когда глубокий порез наконец-то начинает нормально заживать, а я расслабленно откинулся на ствол дерева, под которым мы сидели.
— Спасибо, мастер! Ты дал мне новую душу! — Кэт, поразительно напомнив мне нашу самую первую встречу, встала на одно колено, протянув ко мне левую руку, на которой, поверх сплошного ожога, проступил небольшой узор из тонких белых линий, едва заметных на фоне белых же шрамов. Узкая полоса в мелкую сеточку, пересекающая круг с мелкозубчатым краем. Клавиатура поверх шестерёнки. «И что это сейчас было?» — подумал я, глядя на такую же, только гораздо более заметную печать на собственной левой руке… И на руке Виль, как раз завязавшей последний бинт.
33