По законам Ривена у магов не было и не могло быть семей. То есть вообще. Мальчишек и девчонок находили и забирали из родных семей в раннем детстве — чем раньше, тем лучше — и до десяти лет не выпускали за стены Академии ни под каким предлогом. У них не было семейных имен, они ничего не знали о своих родных и о малой родине, с которой были привезены в столицу. Академия становилась единственным домом, она была и матерью, и отцом, и учителем, и защитником. Только Академии обязывались хранить верность маги Ривена, только ей они повиновались перед любыми тяготами и невзгодами. По крайней мере, до недавнего времени было так.
Однако не следовало бы считать такой уклад, разлучающий маленьких детей с родителями, злодейством — ведь произрастал он на очень древних корнях, уходивших глубоко в почву истории. Еще Джассар, определяя основные законы магии, постановил, что у мага не должно быть семьи, что семья — это обуза для того, кто обязан всего себя посвятить магии — величайшему из искусств. Маг может зачать чадо, но не способен стать хорошим отцом, как не способен поставить свое чадо превыше магии, которая, как известно, важнее всего в мире. А магия тем временем всегда требовала с волшебников свое, она всегда заставляла тех, кто получал Дар, использовать его. Одаренные дети должны были развиваться, растить свой Дар и постигать его, а иное грозило им и их окружению страшными бедами.
Вернувшись в Пристань Чудес и в Академию, Тобиус вернулся в свой первый дом. Он вспомнил, как ребенком бегал по этим дорожкам и тропкам среди деревьев под заботливым присмотром величественных шпилей, как носился из корпуса в корпус, от аудитории к аудитории, вечно боясь опоздать на лекцию. Здесь он рос и учился, этим воздухом питались его мечты о будущем величии и несметных сокровищах из сундука знаний. Волшебник не устоял и отправился гулять по парку, в котором даже зимой многие деревья оставались зелеными или золотыми.
Проходя по одной из множества тропок, Тобиус заметил шумно гомонящую у ручья стайку юных неофитов. Тихо приблизившись, он взглянул поверх их голов и увидел на траве большую такую жабу, валяющуюся на спине. Дети тыкали в нее палочкой и что-то шумно обсуждали.
— А ну, кто вас учил так обращаться с животными?! — рявкнул серый маг.
Неофиты с криком разбежались. Один даже рухнул в воду и вылез на другом берегу, весь в тине и водорослях.
Волшебник присел на корточки и внимательно осмотрел земноводное. Вытащив из поясной сумки небольшую стеклянную пробирку, он капнул на палец зеленоватую жидкость, после чего растер ее по брюху жабы. Спина ее была ярко-зеленой, с синими бородавками, в то время как брюхо имело не менее яркий оранжевый цвет, а бока и вовсе покрывала густая чернота. Нанесенная пальцем жидкость не стала светиться, то есть не вступила в контакт с ядовитыми веществами ввиду их отсутствия. Безбоязненно взяв жабу в руки, Тобиус понял, что она жива, но истощена. Мешок горлового резонатора едва подрагивал.
— Сейчас, приятель, сейчас.
Тобиус понес жабу в большой павильон бестиологов, широкое трехэтажное здание посреди парка, из которого вечно несло звериным духом. В этом здании проводились практические занятия по курсу бестиологии и анимагии, к нему прилегали загоны и даже большой зверинец. Войдя в прохладную, пропахшую зверем тень, Тобиус обнаружил почти пустой зал со множеством пустых клеток. За одним из столов суетился спиной ко входу грузный волшебник в темно-синей, почти черной мантии.
— Простите, чар, я ищу кого-нибудь из бестиологов…
— Куада? Их нет здесь сейчас.
Маг обернулся, и Тобиус немедленно склонился в глубочайшем поклоне.
— Ваше могущество! Простите, я не узнал вас со спины!
— Это весьма обнадеживает! Куа! Обычно мои телеса трудно не узнать!
Перед Тобиусом стоял Багур Жаба, сильнейший аэромант Академии и, возможно, сильнейший повелитель воздушной стихии среди людей вообще. А еще он был натуральной жабой.
От человека во внешности архимага Багура осталось крайне мало, практически ничего. Нос его давно исчез, слившись с лицом, рот был широк и беззуб, огромные выпученные глаза выступали над головой и влажно блестели, мерно раздувался объемный горловой резонатор. Руки у архимага были длинными и с более толстыми предплечьями; длинные пальцы без ногтей соединялись перепонками, а на громадном пузе едва сходилась мантия. Завершала весь этот образ зеленая бородавчатая кожа. По воздуху растекался сильный запах мускуса, тины и болотного тумана. Ворот у мантии Багура имел форму листа кувшинки, а на набалдашнике его посоха цвел розово-белый бутон упомянутого цветка.