Это как в глубоком детстве и подростковом возрасте, когда тебе мальчик нравится, и вдруг ты ловишь на себе его заинтересованный взгляд. Или просто глазами мазнул. И тут же фантазия услужливо дорисовывает всё остальное: фату, лимузин, куклу на капоте, свадебные колокола, любовь до гроба.
Стыдно признаться, вот именно сейчас я ощущаю нечто подобное. Подростково-детское томление. И мальчик глаз от меня не отводит. И в голове смешались кони, люди, а тело – сплошные нервные окончания: не подходи, а то шарахнет током.
Я уговариваю себя, что Драконов – нетрадиционал. Рядом с ним – его друг, так сказать, ни на шаг не отходит. А внутри гормоны взбесились, и в ушах, как эхо: «Ты мой якорь. Без тебя никак».
Ухожу, чтобы проветриться, а заодно в чувство прийти. К тому же, меня ждут туалеты – не самое приятное занятие, но необходимая часть моей работы.
Но до туалетов я так и не дохожу. Горячие руки хватают меня за плечи, а затем всё, как в кино: он прижимается ко мне всем телом, вжимает меня в стену, а губы впиваются так стремительно, что я не успеваю ни оттолкнуть, ни возмутиться.
Это умопомрачительный поцелуй. Горячий и самый лучший за всю мою жизнь. Так меня ещё никто и никогда не целовал.
Глава 4
Аркадий
– Аркаш, ну хватит уже, прошу тебя, – Паша без меня уйти не может. У него слишком развито чувство ответственности, а мне после беседы с девчонкой хорошо стало. Настроение поднялось. Права, сто раз права! Я ж теперь свободен! Могу делать всё, что пожелаю.
Собственно, вместе с домом я лишился всего. И контроля – в том числе. Завтра же заберу документы из ненавистного экономического – плевал я глубоко на профессию, что не близка мне и даром не нужна. С сентября восстановлюсь в медицинском. Вряд ли раньше удастся, но попытаться можно, разузнать, что к чему. А пока работу найду. Аллилуйя!
И с этого момента жизнь заиграла всеми красками радуги. Удовольствие в чистом виде, с ног сшибающая эйфория. Лучше этого состояния – только секс. И то не уверен.
Всё остальное помню смутно. Кажется, пил, пытался развеселить Пашку. Танцевал, потом опять пил, не забывая девчонку из вида не упускать. Отличный якорь. Прямо крюк надёжный. С такой можно и в пропасть – вытащит обязательно. А я в людях хорошо разбираюсь. А точнее, чувствую.
Я начал проваливаться, как только упустил её из виду. Но зов крысолова силён: я шёл за девчонкой, как за звуками дудочки. Настиг её, чтобы уже не отпустить. Мой якорь. Ничего не знаю. Меньше всего сейчас я хочу проваливаться в небытие.
У неё тёплые губы. И пахнет она ягодами и лесом – что-то такое немного сладкое с кислинкой, хвойное и пьянящее. Голову сносит напрочь. Хотя куда больше. Паша прав: надо было остановиться.
Она вначале застывшая, как неживая. Губы у неё неподатливые, сжатые, а тело деревянное. Но я сейчас чёртов папа Карло, и у меня желание из чурбачка выстрогать Буратино – нечто тёплое и гибкое, идеально мне подходящее.
Это не обольщение, нет. Не набор тупых, безотказно срабатывающих приёмов, когда стоит только правильно пальцем пошевелить, и любая девчонка – моя. Вот сейчас я об этом не думаю. Потому что не от скуки или развлечения ради стараюсь. Я и на самом деле чувствую себя скульптором, великим художником, что способен оживить статую, создать трёхмерное чудо, сотворить сумасшедшую инсталляцию, сваять шедевр – не меньше!
Вдохнуть жизнь, увидеть, услышать, почувствовать, как бежит кровь по её венам и восторжествовать: это я! У меня получилось! Я крут! Великий создатель и зачинатель нового движения!
Я не знаю, в какой момент она дрогнула. Выгнулась навстречу, губы её ожили. Пальцы в волосах моих зарылись, отчего – молнии по всему телу, ликование в сердце. И после этого – ликование и провал. Тёмный вихрь, что тянет меня на самое глубокое дно, где очень, очень хорошо… Не отпускай меня, мой якорь, иначе я пропаду…
Алла
Я сопротивлялась изо всех сил притяжению. Нет, оттолкнуть не пыталась, а побыть безучастным зрителем немного получилось. Но уже тогда я понимала: ничего не выйдет, Драконов сейчас не в том состоянии, чтобы понимать слово «нет». А я не в том состоянии, чтобы его произнести вслух.
Я не удивилась страстному танцу его тела и губ. Скорее, Аркадий подтвердил мои смутные подозрения, что такие, как он, вряд ли песня на один мотив. Натурал. В крайнем случае – бисексуал.
Я могла об этом думать, пока притворялась ветошью. Потом стало совсем не до размышлений на посторонние темы.
Он словно выдавил из меня лишнее. Остались только мы. Я не поняла, как оттаяла и ответила ему. Мы жарко сплетались в тёмном коридоре в объятьях. И большой вопрос, кого из нас больше шатало.