Но Йеруш на Илидора уже не смотрел, он качал головой, запрокинув лицо к потолку, и говорил ему:
– Страшное дело получается, ну правда: дракон же – такая огромная ящерица, она будет жить сколько, сотни лет, тысячи? И даже читать не умеет! Как так?
– На тебя что, кочерга в детстве падала? – Голос Илидора злой капелью брызнул в зал, звонко щёлкнул по металлическим панелям ближайших машин. – Ящерицы нам не родня! И я умею читать! Я же читал твои карты!
– Я думал, ты притворялся, что читаешь. Но если ящерицы вам не родня, то кто тогда, черепахи?
– Кто такой черепаха? – вопросом ответил дракон.
– О-о-о! – Найло вскочил и принялся шагать туда-сюда, на поворотах замедляясь, чтобы провести ладонями по машинам, а по Илидору от этого зрелища забегали мурашки размером с корову.
Кто в своём уме прикоснётся к машине? Если бы Илидор случайно дотронулся до одной из них, он был долго тряс рукой и вытирал её о штаны, и никак не мог избавиться от мерзкой дрожи от прикосновения почти живого металла. Его холод, его гладкость ощущались бы на коже, и дракону бы казалось, что чем сильнее он трёт руку о штаны, пытаясь избавиться от этого ощущения, тем дальше расползается по его телу холодная порча прикосновения к машине.
А Найло просто бегает и хлопает по дробилкам, удержалкам, подвешалкам, крутилкам и выглядит так, словно не делает ничего особенного.
Хотя трудно представить, что вообще может быть особенным для этого эльфа.
– Черепахи – это такие медленные штуки в тяжеленном панцире, да, я бы тоже был медленным в таком панцире, из них варят вкусный суп, и я не знаю, почему их всех до сих пор не съели, ведь они медленные и вкусные, такая удача, и у них кожа складками вроде чешуи…
– Да что ты несёшь! – перебил Илидор. – Я похож на медленную штуку в складках, из которой можно сварить суп? Черепахи нам точно не родня!
Йеруш замер, медленно поглаживая поручень гроба на колёсах. В таком можно запереть дракона, а потом оставить машину кататься туда-сюда по рельсам, чтобы дракону внутри казалось, будто его сожрала огромная злобная тварь, сожрала и пошла дальше по своим делам, а дракон теперь вечно будет болтаться у неё во чреве. Внутри всегда не хватало воздуха. На самом деле он проходил свободно через множество мелких дырок, высверленных в боковых пластинах, но казалось, будто его не хватает. И когда наконец спустя вечность в машинную возвращался эльф, останавливал гроб на колёсах и через долгое, бесконечно долгое время открывал его створки – дракон вываливался наружу и не мог подняться на ноги, не мог надышаться, его лёгкие как будто оказывались свёрнутыми в трубочку, и эта трубочка никак не разворачивалась до конца, чтобы наполниться воздухом.
Машины были бесящими и непреодолимыми. И такой же непреодолимой оказывалась благодарность эльфу, который выпускает тебя из машины, даже если перед этим сам туда и засунул, даже если этот эльф – Ахнир Талай.
Ведь он мог и не выпустить тебя. Мог оставить кататься в гробе на колёсах, трясясь вместе с ним. Когда сидишь во чреве своего ночного кошмара – не можешь даже моргать, только трясёшься мимовольно и неостановимо.
А ещё можно оказаться подвешенным за руки на распырке, и тогда боль в плечах заглушается ужасом от того, что стальная пятерня держит твою ладонь и запястье, что ты лежишь голой спиной на шершавом и холодном металле, беспомощный, распахнутый перед железными свёрлами, нацеленными на твой живот. Они не двигаются. Они выжидают. Когда пройдёт много-много времени, в машинной появится эльф, и он решит: приказать ли металлическим ладоням подтянуть тебя повыше? запустить ли свёрла, чтобы пожужжали над твоим животом, а твоей главной задачей на ближайшее время стало не обосраться? или же приказать ладоням разжаться, чтобы твоё тело, колотящееся в конвульсиях, сползло по металлической лежанке на пол и замерло там несчастным скрюченным комком ужаса?
И этот комок ужаса, ненавидя себя до ещё большей трясучки, всё равно будет испытывать благодарность к эльфу. Ведь он мог запустить свёрла, но не стал. Он мог прийти на полдня позже, но пришёл сейчас.
Найло стоял и гладил машину, равнодушно-задумчиво, как будто не понимая, какой леденящий ужас стоит перед ним, какое бесконечное зло. Эльфу словно даже доставляло удовольствие касаться металла, пробегать пальцами по всем этим защёлкам, задвижкам, цепям, дверцам, колёсикам. Потом рука Йеруша упала, словно её дёрнули за верёвочку, эльф развернулся и тут же сел-рухнул на пол, скрестив ноги.