Морщинка эта была едва заметной, но она уже никогда не стиралась с лица Илидора полностью.
На протяжении почти всего пути в земли степняков золотой дракон стоял, распластавшись по решётке, вцепившись в неё руками и вдавив лицо между прутьев так, что на щеках потом остались две длинные полосы.
Повозка ехала через приречные селения, подобных которым Илидору ещё не приходилось видеть. Он бы так хотел выйти из повозки и прогуляться по этим извилистым улицам с утоптанной землёй и низкими, чуть выше колена, плетёными оградами! Пройтись вдоль обрывистого берега ленивой серебристой реки, найти спуск, войти в воду. Какое дно у этой речки: илистое, песчаное, каменистое? Вода на самом деле такая холодная, какой выглядит? Плавают ли возле берега мальки? Можно ли найти на дне хоть самую завалящую раковину?
Река текла по правую сторону, а слева, далеко и в то же время совсем близко, за домами разлеглась пологая гора, сплошь поросшая зеленью, бесконечная и вальяжная, как природный старейший дракон, хранитель своего рода.
Больше всего Илидора заворожили дома. Деревянные, под двускатными земляными крышами, с фигурами птиц или головами зверей, вырезанными из дерева и выдающимися немного вперёд над входными дверьми – видимо, обережные знаки родов, потому что там и сям встречались похожие морды волков с плотно сомкнутой пастью и длинными нижними клыками или фигуры птиц веснянок, полурасправивших крылья, или оленьи рога, где правый был выше и ветвистей левого. Вторые этажи, или, скорее, мансарды, располагались над задней частью первых этажей, и всё вместе выглядело так, словно вторые этажи сидели верхом на первых, не хватало только уздечек, тянущихся к оленьим рогам или птичьим клювам.
Илидору ужасно хотелось войти в такой дом через узкую дверь, обрамлённую наличниками с объёмной грубой резьбой. Осмотреться внутри – наверняка там темно, потому что окошки на первых этажах если и есть, то совсем маленькие. Темно, да, но бесконечно уютно, ведь не может быть иначе в деревянном доме, на котором верхом сидит мансарда, а вход охраняет большая птица или оленья голова, тоже сделанная из дерева!
Селения тянулись вдоль берега одно за другим, и пахло в них похоже: прохладной водой, летней зеленью, навозом, пылью, иногда в череду этих запахов встревала вяленая рыба, мокрая шерсть, свежевыпеченный хлеб.
Эльфы выехали рано утром, и поначалу приречные селения были пусты, только изредка встречались женщины с коромыслами или рыбаки с собаками, или старухи, почти недвижимо сидящие возле домов на низких стуликах. Потом людей стало больше. Они возились во дворах, ходили по улицам или шли по ним, таща за собой телеги, в том числе довольно тяжёлые, а по реке засновали лодки и плоты, гружёные чем-то, – из повозки было не разобрать. Над рекой неслись гортанные крики. На берегах, как грибы из-под прелой листвы, повырастали группки мальчишек, которые о чём-то громко спорили, временами махали плотам и лодкам, а иногда кто-нибудь отчаянный кидался в воду и плыл к ним под ободряющие вопли других мальчишек. Непонятно было, чего эти мальчишки хотят добиться, потому что с полдороги или даже раньше все поворачивали назад.
Золотой дракон сообразил, что впрягшиеся в телеги люди и лодки заменяют местным жителям лошадей – во всяком случае, Илидор за всё утро не видел нигде животных, способных сойти за тягловых, а конский навоз на дороге если и появлялся, то явно свежий, от эльфских лошадей, которые были впряжены в две донкернасские повозки.
Илидор жадно изучал одежду приречных жителей: грубоватые домотканые рубашки и платья, расшитые странными орнаментами: не гладкая яркая вышивка, как в северном Урреке, и не однотонные узоры, сложенные из мелких крестиков, какие, по словам Рратана, встречаются в Декстрине. Местные, видимо, протыкали свою одежду толстыми спицами или палочками, просовывали туда целый пук мохнатых цветных нитей, а потом протыкали следующую дырку. Одежды выглядели так, словно предки этих людей когда-то не смогли договориться, желают ли они шить рубашки или вязать их. Вокруг лба повязывали тесёмки: мужчины и женщины носили расшитые, а дети – серые или чёрные, а может быть, это был не чёрный, а очень грязный серый.
Золотой дракон жадно пожирал всё это глазами и втискивал лицо между прутьев решётки, страшно жалея, что не может оказаться ещё ближе и смотреть на всё ещё внимательней. Слушал и запоминал гортанные голоса и замечал необычный акцент: из-за гортанного говора привычные слова казались диковинными. А некоторые из них, как это обычно и бывало в новых местах, звучали вовсе незнакомо.