— А это…
Я взглянула на наручники, которые искрили, как неисправная проводка.
— А, это, — насмешливо произнес Валентайн. — Местная антимагия не способна сдержать силу темных. Но если им так проще, не стоит их разочаровывать. По крайней мере, я не стал.
О… о чем он?
В следующий момент мне стало не до наручников, потому что цепь хрустнула и развалилась, я увидела полуразложившийся металл, а от браслетов меня избавил уже Валентайн. Это была последняя осознанная мысль, потому что дальше он избавлял меня уже от белья.
— Не смей! — зашипела, вцепившись ногтями в его руку.
Моя рука тоже как-то странно засеребрилась, и я ее испуганно отдернула.
— У меня нет времени на реверансы, Лена. Точнее, его нет у тебя. Залезай.
То ли то, что он впервые назвал меня именем, которое знал уже фиг знает сколько, то ли то, что со мной творилось, а может быть, все вместе взятое, считая властный приказ, заставили меня все-таки залезть в ванную. Там было тепло, и я даже забыла о том, что плаваю тут как обнаженный обед для черного дракона, начала соскальзывать в сон…
Вода выплеснулась через края, и в следующий момент я поняла, что лежу уже не на гладкой поверхности, а на Валентайне. Забилась в его руках, но он только крепче прижал меня к себе:
— Я тебя не трону. Одежда мешает восстанавливать энергетический контур и успокаивать магию.
Успокаивать?! Магию?! Это меня тут надо успокаивать, а не магию!
— А вода для создания романтической обстановки?
Со мной определенно что-то творилось, потому что меня бросало то в жар, то в холод, перед глазами все плыло, а позвоночник казался новогодней гирляндой, которую подключили к неисправной розетке, предварительно несколько раз скрутив, вытянув и опять скрутив.
Так же скрутило и меня. От боли. Я выгнулась, хватая ртом воздух, и только ладони Валентайна, удерживающие меня, не позволили что-то себе свернуть.
— Вода — идеальный проводник и отличная среда для сброса излишков магии, — пояснил он, он вообще сегодня на удивление много говорил — не о том, что хочет меня или хочет меня трахнуть. Его голос казался гипнотическим, и в нем я тонула, только он, кажется, спасал от ледяного выжигающего тело холода. — Все будет хорошо, девочка. Потерпи.
Перед глазами дрожал какой-то совсем другой мир. Новый, которого я не знала — раскрашенный серебром и тьмой, и в этом мире я чувствовала, как Валентайн крепко прижимает меня к себе. В этом мире все это было настолько правильно, настолько естественно, что отступила даже боль, на смену ей пришло дикое, непонятное чувство. Дрожащая во мне магия сгущалась, становилась плотнее, как будто меня заполняло ртутью, а потом… в нее ворвалась черная, насыщенная, яростная, и я задохнулась от этого слияния и единства.
Содрогнулась, словно сквозь меня пропустили ток, а вода из ванной взмыла в воздух.
Это было даже красиво, по-настоящему — весь поток обратными водопадами, струями, каплями — тянулся ввысь к потолку, и в нем отражалось серебро моих и тьма его глаз.
Что-то внутри лопнуло, словно взорвалось, меня окатило безумным, сравнимым с каким-то потусторонним наслаждением жаром, и в лицо полетели шипящие испаряющиеся в воздухе брызги.
Бульк.
Это я сползла в воду. Новую. Которая закрутилась вокруг нас почти сразу же, как магический водоворот.
Мысли стали вялыми и ленивыми, а я бы изобразила рыбку, если бы Валентайн меня не подхватил. Оказавшись над водой, я инстинктивно крест-накрест закрыла руками грудь, и его ладони немедленно накрыли мои пальцы прямо на моих плечах.
— Отпусти-и… — так мог бы разговаривать муравей. С тем же успехом и с той же громкостью, я сама едва расслышала, что сказала. Если вообще сказала это вслух.
Лежать на Валентайне не входило в мои планы, особенно учитывая, что он тоже был голый. Полностью. И я чувствовала под ягодицами его… огурчик? Морковку? Нет, кабачок. Ладно хоть не патиссон.
Горячий патиссон…
То есть тьфу, кабачок.
Хотя какая разница. После того, что сейчас между нами было — а что было? Его магия вошла в мою? — как порядочный темный дракон он все равно обязан на мне жениться.
Подавив желание хихикнуть, я завозилась в его руках. Что-то зашипело, меня снова окунули в воду. Потом по мне чем-то возили: чем-то мыльным и шершавым. Потом поставили на ноги. Мне не стоялось, я начала заваливаться, и меня мгновенно куда-то усадили. Мокрые волосы стали сухими, я тоже стала сухой, в смысле, завернутой в какой-то теплый уютный кокон. А после мир поменял плоскость и под щекой оказалась прохладная гладкая наволочка мягкой подушки. Я обняла ее, и все остальное стало уже неважно.