– Совсем не похоже на ваши обычные приятные занятия?
Я развернулась и посмотрела ей прямо в глаза:
– Потрахалась бы хоть раз – узнала бы, что такое приятно. А так только на говно смотришь и на говно исходишь.
Она изменилась в лице, а у Люциана дрогнул уголок губ. Он вообще был на удивление молчалив сегодня, хотя о чем тут поговоришь? В присутствии этой мымры. Которая разозлилась и заорала:
– Быстрее! А то скажу, что вы тут прохлаждаетесь! И не засчитаю уборку.
Может, в нее разок кинуть? С другой стороны, оно мне надо? Я, конечно, не против продленных физических упражнений, но предпочитаю другие. Пока я об этом думала, Люциан вернулся к своей привычной сосредоточенности. Самочка хвиинста в очередной неубранной клетке моргала, медленно открывала и закрывала песочно-рыжие перепончатые веки, прикрывая лапками свой кенгурушный животик. Оттуда выглядывал совершенно милого вида детеныш, глядя на которого я невольно улыбнулась.
В Даррании не было домашних животных, увы. Поэтому где еще на такую прелесть посмотришь?
– Туда пойду один, – коротко прокомментировал Люциан.
– Это еще почему?
– Не хочу, чтобы тебя ударило магией.
– А тебя, значит, можно магией бить?
– Я умею ставить защиту.
Это он на бьяниглов сейчас намекает, что ли? Ну простите.
Спорить не стала, перешла в клетку с гааграми. Академическая зоозона располагалась под открытым небом, в случае непогоды просторное поле накрывали магическим щитом. Работники зоозоны следили, чтобы на воле животные находились не менее трети суток, в клетки их отправляли на время сна и чтобы они могли почувствовать себя в безопасности. Все, кто здесь жил, пострадали либо от браконьеров, либо от сверххищников, которых, по понятной причине, в Академии не держали. Тем не менее клетки для всех здесь живущих были больше своим безопасным местом, чем каким-то ограничением.
Гаагры встретили меня клекотом и хлопаньем крыльев. Это были огромные не то гуси, не то павлины. Ну то есть если к гусю приклеить павлиний хвост, только в другой расцветке, оранжево-пестрой, то получился бы гаагр. Отличительной особенностью этих птиц была магия, с помощью которой они воспроизводили потомство. То есть у них не было самок и самцов, они просто воссоздавали внутри себя магическое яйцо.
После уборки зоозоны мы уходили потные и вонючие. Очень сложно не влезть в дерьмо, когда оно повсюду. Зато мозги прочистились: я целых два часа думала только о животных и отходах их жизнедеятельности, а не об Адергайне. Признаюсь, это было гораздо приятнее, а еще улыбнула мысль о том, как пострадала бы его гордость, если бы он об этом узнал.
– Через час у тебя или у меня? – ошарашил Люциан, когда мы шли ко входу в главный корпус.
Я вспомнила, что ректор запретила лишние порталы, и поняла, что он имеет в виду занятия драконьим.
– Может, в библиотеке?
– У тебя или у меня.
Это прозвучало, как окончательное решение, обсуждению не подлежащее. Сначала я хотела возмутиться, но уборка меня слегка остудила. А еще – я же сама хотела с ним поговорить. Обо всем. Поэтому только кивнула:
– Давай у меня.
Он кивнул, и мы разошлись в разные стороны.
После душа я почувствовала себя значительно лучше. Переоделась в легкое платье, успела перекусить запасенной во время обеда булкой с орешками и кремовым соусом, и, как раз дожевывала ее, когда постучал Люциан.
– Привет, – сказала, быстро сглотнув, чтобы не напоминать хомяка. Сжала остаток булки в руке, не зная, куда ее деть. – Проходи.
– У тебя крем на губах, Лена.
– Что?
Вместо ответа он просто коснулся моих губ пальцами. Прикосновение обожгло и прошило насквозь, но я почему-то, вместо того чтобы отступить, застыла. Глядя на то, как он демонстрирует мне стертый с моих губ крем, а потом облизывает пальцы.
Где был в этот момент мой мозг?
Наши взгляды встретились, и в следующий момент он уже облизывал мои губы. Так откровенно и так чувственно, что у меня подогнулись ноги. Дыхание перехватило, а Люциан уже шагнул ко мне в комнату, толкнул дверь, закрывая ее. Удерживая меня, не позволяя отстраниться, не позволяя даже сделать вдох между этим бесконечным поцелуем. Зажигая внутри меня такие искры, которые грозили перерасти в пожар и спалить здесь все дотла.
Неправильно, неправильно, это было неправильно!
Я это знала, но это «неправильно» затягивало меня в эту безумную близость, как в переход между мирами. Я резко уперлась ладонями ему в грудь:
– Люциан! Мы же все решили! – выдохнула я.
Сердце колотилось, как сумасшедшее, и униматься не собиралось.