Когда My-Ти подал его министру Чуко Янгу, тот лишь слегка выдвинул его из ножен, не сводя глаз с дракона, лицо его было сосредоточенным и решительным.
— Вот так всё обращается в ничто, — заметил он. — Это моя ошибка. И когда о том, что ошибка совершена, становится известно, её необходимо скорее исправить, если это возможно. Каждый человек следует тропою своей собственной судьбы, и нет двух похожих. Похоже, что моя теперь ведёт в царство зла, где утрачена мудрость и одна лишь глупость.
Потом он вызвал двух капитанов, чьи способности были хорошо известны, — Клана и Чанга.
— Возьмите трёх человек, — приказал им министр, — и скачите по дороге в Вукунгшан. Если увидите врага, избегайте сражения, но бейте в свои барабаны и трубите в рог, кричите так громко, словно это кричит огромная армия.
Если они отступят, не преследуйте их, а скачите прямо к Янгпингскому проходу.
И он послал командующего Янга подготовить всё в городе Чьенко к отступлению, собрав припасы, солдат и местный люд, которые боялись прихода врага. Ма Таи и Чанг Вей должны были прикрывать отступление, устраивая хитроумные засады по всей долине.
Все эти приказы министр отдавал спокойным голосом, как тот, у кого есть целый год в запасе и кто не стоит на самом деле перед лицом смерти, когда всем его планам угрожает гибель. Не пренебрёг он и отправкой других всадников в Нанан, Т’ьеншин и Айнтини с мрачными известиями, которые могли бы оказаться полезными для живущих там людей, чтобы захватить дорогу на Ханчунг.
Он казался таким спокойным, что все, кто слышал его, ободрялись и укреплялись в свою очередь мужеством, словно они охмелели от какого-то источника, в который сам бог войны пролил вино храбрости. А потом с пятью спутниками Чуко Янг оседлал коня, и они поскакали в Хсиченг, чтобы переместить оттуда склады: если их захватят или уничтожат, то это уж действительности будет смертельный удар для всех защитников By.
Во время всей этой скачки My-Ти находился прямо позади своего властелина, но не с мечом, который Чуко Янг теперь держал в своей руке, а с гордостью размахивая знаменем Главнокомандующего, чтобы все знали, что Чуко Янг — военачальник, который не страшится опасности, не убегает от неё. Прибывали другие посыльные, и всегда новости, которые они приносили, были малоутешительными: отряды Ссумы двигались к ним, принося опустошения везде, где они проезжали.
Никого из начальников высшего ранга не осталось в этом маленьком отряде, за исключением самого Чуко Янга и нескольких гражданских официальных лиц, которые не являлись воинами. И когда они достигли города после стремительного марш-броска, министр резким тоном отдал несколько приказов, направо и налево, так что его подчинённые разбежались и помчались выполнять его приказания. Их и без того невеликая компания уменьшилась наполовину, так что тем, кто остался, чтобы заняться перемещением складов, пришлось попотеть и поднапрячься, нагружая повозки, запряжённые волами, чтобы увезти их из обречённого города.
Однако сам Чуко Янг покинул место их неистовых усилий и взобрался на крепостной вал возле западных ворот, чтобы взглянуть на картину военных действий, которая расстилалась перед ним. Огромными жёлтыми облаками вздымалась пыль в такого же цвета небо. И эта пыль зависла над двумя дорогами, словно раздвинутые режущие кромки огромных ножниц, вот-вот готовые сойтись, и для которых этот город в Хсиченге — всего лишь орешек, который легко можно расколоть.
Министр наблюдал только несколько секунд, а потом снова начал торопливо отдавать приказания, используя даже Му-Ти в качестве своего посыльного. Все знамёна, которые указывали на присутствие в Хсиченге защитников By, были спущены вниз. С бастионов убрали копья, чтобы их не было видно. И по всему городу прокатился слух, что ни один из офицеров не должен появляться в нём, и быстрая смерть будет наказанием за неподчинение этому приказу.
Солдаты снимали свои доспехи, откладывали в сторону мечи, копья и луки и надевали синюю одежду крестьян, так что приобретали вид простых людей. С мётлами и корзинами для мусора они появлялись на улицах, похожие на людей, чьим делом было лишь поддерживать чистоту и порядок. К тому же с передних ворот были сняты засовы и их широко распахнули, позволяя любому пришедшему беспрепятственно глазеть на улицы города.
Между тем министр направился к сторожевой башне у ворот, где Му-Ти помог ему избавиться от доспехов, отстёгивая пряжки и ремни. Он отложил в сторону тяжёлый драконий шлем и меч, вложенный в красные покрытые глазурью ножны. В укреплении, где обычно люди носили одежду воинов, он облачился в простой серый халат, наподобие тех, что носили таоистские жрецы, а на голову надел чёрную шляпу.
Потом министр призвал к себе одного из юных писарей и передал ему шест со знаменем, на котором красовался хвост яка, вроде того, что возвышался над зданием магистратуры. My-Ти, сняв по приказу Командующего собственную лёгкую амуниция, поднял меч в ножнах, поскольку это входило в его обязанности.
В конце всего министр протянул руку за лютней, на поиски которой он ранее отправлял в город мальчика. Чуко Янг нежно пробежался по струнам, проверяя её, слегка нахмурился, и стал настраивать инструмент. Затем, держа лютню в одной руке, он взошёл на парапет над воротами, где двое солдат уже установили скамью. И там он уселся, держа лютню на коленях, а писарь и My-Ти заняли свои места, каждый по обе стороны от него, словно они находились в каком-то деревенском саду и пришли насладиться тишиной летнего полудня, а шум и опасности войны остались где-то далеко.
Чуко Янг, настроив лютню, начал играть и спел одну из песен Чи Канга:
Пропев эту песню, он начал другую. Но ни разу не спел он песни о войне — нет, только о людях, которые живут в мире, и стихи эти были написаны в местах спокойствия.
Он не выказывал ни малейшего интереса к тому, что происходило на дорогах, ведущих к городу. My-Ти и юный писарь пытались сохранять такое же спокойствие и отсутствие интереса к происходящему вокруг. Что чувствовал писарь, My-Ти не знал. Но что касается его самого, то внутри у мальчика всё сжалось, с ужасом ожидая первого выстрела из лука, что, как он вдруг понял, трудно было скрывать: разведчики вражеского передового отряда уже скакали внизу, хотя и с осторожностью людей, ожидающих засады.
А потом, долгое время не сводя глаз с открытых ворот юрода и небольшой группы из трёх человек на крепостном валу, разведчики повернулись и, гулко стуча копытами, вернулись галопом тем же путём, каким пришли. Му-Ти крепче сжал меч, словно то, что он держал его так, может послужить какой-то защитой. Однако Чуко Янг лишь слабо улыбнулся, закончив песню, затем начал другую, в которой на этот раз прозвучали слова восхваления гонимых ветром облаков.
Вскоре вместо разведчиков вернулся отряд, состоящий из офицеров. И судя по их богатым доспехам, они занимали высокое положение, хотя у них не было именного знамени какого-нибудь рода. Неподалёку от стены они повернулись и остановились, не покидая сёдел некоторое время, которое показалось Му-Ти очень-очень долгим. Они слушали Чуко Янга, словно приятные слова, которые он пел, несли в себе какой-то ужасный смысл, хотя теперь он восхвалял опавшие листья, гонимые осенним ветерком, не обращая никакого внимания на воинов, расположившихся внизу, остановив взгляд где-то далеко поверх их голов, словно они были для него невидимыми призраками.
Му-Ти увидел, как они начали переговариваться между собой. Один даже подъехал поближе, чтобы бросить взгляд за ворота на улицу, по которой ходили люди, не выказывающие никакого видимого беспокойства.
Потом солдат Вей поскакал назад к своим спутникам, и теперь он, похоже, направлялся к человеку в этом отряде, облачённому в самые роскошные доспехи. Но тут этот офицер выбросил вверх руку в приказном жесте, резко скомандовал, и все они, развернувшись, галопом поскакали прочь. Министр продолжал петь, когда над дорогой снова поднялась пыль. Только в этот раз она сигнализировала об отходе войска Вей. Му-Ти глубоко вздохнул, несказанно удивлённый.