— Что ж всех так к моему жилью-то тянет? — простонал Дракон. — Ты, главное, ближе к горе не селись, а то одна тут уже пробовала…
— И что?
— Что-что… казнили на днях.
— Ну, это мне не грозит, — развеселилась птица, — так что, думаю, мы теперь будем с тобой часто общаться. Хоть поучу тебя уму-разуму, ничего же не понимаешь в птицах!
— Какие же вы, птицы, гармоничные, чудесные создания… когда говорить не умеете, — вздохнул Дракон. — Ты хотя бы петь-то можешь?
— Могу. Но у меня нет слуха, — доверительно сказала птица. — Кстати, можешь звать меня Рыжик.
— Еще один? — Дракон задумчиво почесал за ухом и побрел обратно к своей горе. Весь его вид выражал обреченность.
О дурной наследственности
— И как же все-таки вышло, что ты похож не на благородную хищную птицу, а черт-те на кого? — спросил Дракон у Рыжика, пытаясь продемонстрировать сочувствие.
— Во-первых, я похож не черт-те на кого, а на ворона, — огрызнулся Рыжик. — А это тоже благородная и по-своему прекрасная птица! А во-вторых, все началось с того, что примерно тысячу лет назад моя бабушка полюбила ворона. Понятия не имею, как им удалось произвести на свет потомство — все-таки разница в габаритах… мда, — но для великой любви подобные преграды ничтожны. Тогда появилась на свет моя матушка. Ей повезло больше, чем мне: она была, в общем-то, совсем как феникс, только хвост был чуть иной формы, но это даже пикантно. Но вот когда восемьдесят лет назад вылупился я, стало ясно, что ничто не случается без последствий. Я и есть одно большое последствие.
— И что же, твоя родня тебя выгнала, потому что ты иначе выглядишь?
— Нет, конечно, — возмутился феникс. — Стали бы они обращать внимание на такие мелочи!
— А что тогда? За голос противный? — съехидничал Дракон.
— Нормальный фениксовый голос! Можно подумать, ты их слышал хоть раз.
— Действительно, не слышал. Так в чем же тогда проблема? Летаешь низко? Или у тебя те же проблемы с личной жизнью, что у твоего деда ворона?
— Мне вообще об этом рано… — смутилась птица. — Да нет, летаю я нормально, а все остальное можно было бы терпеть, но…
Минута прошла в молчании. Потом Дракон отмахнулся хвостом от очередной мошки и в очередной раз переспросил:
— Так в чем же причина?
— Понимаешь, — сказал Рыжик, склевывая с дерева какое-то насекомое, — У нас идеологические разногласия. Фениксы питаются только росой. А у меня никак не получается соблюдать их диету…
О чудовище
На птенца нельзя было смотреть без ужаса. Он вылупился очень маленьким, меньше, чем обычно бывают птенцы, но все же был довольно крепким и бойким, громко пищал и с любопытством смотрел на мир. Но уже через несколько дней он, вместо того чтобы расти, как положено птенцам, стал таять на глазах. Через пару недель он перестал пищать и не шевелился без необходимости. Через месяц, взглянув на него, можно было рассмотреть все кости его скелета.
Мать, пребывавшая сначала в тихой панике, постепенно впала в громкую истерику. Она носила своему птенцу собранную в листья росу, она собирала ее столько, что не всегда успевала насытиться сама, она пристально следила за ним, пытаясь понять, не болен ли он. Он не был болен. Он пил росу, но она будто не шла ему впрок. Он медленно угасал, чередуя периоды апатичного бодрствования с забытьем.
— Не переживай так, — говорили матери. — Даже если ему суждено погибнуть, он скоро возродится, наверняка избавившись от мучающего его недуга. Все будет хорошо.
Но мать не хотела, чтобы птенец умирал. Она сидела рядом с ним день и ночь и заботилась о нем как могла. Неизвестно, сколько времени продолжались бы их мучения, но однажды какой-то жук то ли задумался о чем-то жучьем, то ли просто умер недалеко от птенца. Птенец оживился, подвинулся поближе и съел его. После этой сцены птенец немного повеселел, а у мамы появилось первое серебристо-седое перо. Ее ребенок — чудовище, поедающее живых существ, пусть даже и мертвых! Она смирилась с тем, что таков был ее отец, но от собственного сына — не ворона, а феникса! — не ожидала подобного.
— Он же не ест живых, а насекомые — это не так уж страшно, — оправдывалась она позже перед родными, с изумленным осуждением наблюдавшими, как птенец ковыляет по полю в поисках вкусненького. — Что поделать, если это нужно ему для жизни! Вы же помните, он чуть не умер, когда питался одной росой.
— Он же не ест живых, только падаль, им же уже все равно, — оправдывалась она, пока ее подрастающий сын кружил по округе в поисках новых трупов.