Когда же его увидели поедающим свежепойманную и еще почти живую мышь-полевку, оправдания у нее закончились.
Сначала фениксы — всей стаей — пытались уговорить отступника питаться росой. Он обещал, но рано или поздно они обнаруживали его поедающим очередного жука.
Тогда они попытались его заставить, посадив под стражу и поставляя только росу. Он протянул два месяца — да и то, видимо, только потому, что все-таки был фениксом. А через два месяца он сгорел.
Когда он возродился, оказалось, что могила его не исправила: росы ему по-прежнему было мало. Фениксы дали ему три дня на реабилитацию, а потом изгнали. Все-таки чудовищу не место среди приличных птиц.
О склочном характере
— Ну, тогда мне, пожалуй, понятно, почему у тебя такой склочный характер, — задумчиво произнес Дракон. — Такое количество времени сидеть на такой бедной диете — тут обозлишься, пожалуй.
— Ну ты и гад! — возмутился Рыжик. — Я тебе тут, можно сказать, душу раскрываю, а ты мне про склочный характер?
— А я тебя просил — раскрывать-то? — меланхолично отбрехался Дракон.
— Просил-просил! Сам пристал, почему да почему меня выгнали! Потому и выгнали. Монстр я. Жру падаль, грызунов тоже люблю. Родственники не знали, но я вообще-то еще с удовольствием и птицами перекусить могу, кто помельче. Не фениксами, конечно, даже не воронами… В общем, выглядеть-то я могу и по-другому, а вот голод никуда не денешь. И никуда от себя не денешься. Так что по соседству с такими страхолюдинами, как вы, драконы, мне самое место.
— Вообще-то, как раз я вегетарианец, в отличие от некоторых. Но именно сейчас мне почему-то очень хочется поджарить одну нахальную птицу, — угрожающе предупредил Дракон.
— Что, у большого и мудрого аргументы кончились? — веселился феникс. — А ты попробуй, пожарь. Вдруг получится. Ну, должен же от тебя быть какой-то прок. А то сидит тут, созерцааает…
— И что же вокруг меня самоубийц столько развелось, — вздохнул Дракон. — Смотри, я юмор понимаю плохо. Могу и правда дыхнуть. И если это ты так шутил, неловко получится.
— Да не шучу я, — взмахнул крыльями Рыжик. — Меня правда все это достало. Для своих я чудовище. А без них у меня не жизнь, а ерунда какая-то. Так что если тебе так неймется, дыхни, мне пофигу.
— Выражения у тебя, — поморщился Дракон. — По-моему, тебе не ко мне, а к лекарю.
— Я так и знал. Как угрожать, так пожалуйста, а как помочь, так это не к нему. Никто меня не понимает. Придурки.
О неудачном заклинании
Ворониха была матово-черная, без отлива в синеву — стало быть, еще молодая. Она сидела на соседней ветке и пристально рассматривала Рыжика.
— Ну, что уставилась? — раздраженно спросил Рыжик. Разговаривать с птицами у него получалось не всегда, через раз, все-таки фениксы предпочитали человеческую речь, но после того, как Дракон отказался попробовать его убить, настроение у Рыжика было еще отвратительнее, чем обычно, и очень хотелось поругаться.
— А что, нельзя? — невозмутимо и совершенно по-человечески сказала ворониха. Рыжик подпрыгнул на ветке от неожиданности и даже почти забыл про свое раздражение.
— Ты что, разговаривать умеешь? — изумился он.
— А что такого? Ты вот тоже разговариваешь, да еще и рыжий весь, но я же в обморок от изумления не падаю, — парировала она.
— Но я же феникс! Мне положено быть рыжим и разговаривать!
— А я вообще человек — ну и что с того?
— Как это — человек? — беспомощно спросил окончательно сбитый с толку Рыжик. — Это шутка такая?
— Ага, очень смешно, — огрызнулась ворониха. — Уже месяц смеюсь до колик. Что, я тебя спрашиваю, может быть смешного в том, чтобы существовать в птичьей тушке без возможности использовать хоть одно завалящее заклинание?
— Ты колдунья, что ли? — запоздало догадался феникс.
— Ну да. Изольдой звать… и вот нечего ржать! Нормальное имя! Колдунья я… была. Пока в эту пакость не решила превратиться.
— Ну, так если сама решила, на что же теперь жалуешься?
— Так я-то хотела всего на день! Отыскала заклинание подходящее… я до сих пор не понимаю, почему оно сработало по-другому и почему я до сих пор не превратилась в человека. Видимо, в заклинании была ошибка…
— Да, похоже, попала ты.
— Да уж не больше, чем ты со своей родней, — фыркнула Изольда. — Послушала я тут с соседнего дерева — неплохо так тебя прибило. Я-то хотя бы знаю, что мне делать, а ты так и будешь сидеть в этой роще, пока не сгоришь, наверно. А потом еще посидишь, и еще…
— Ладно, хорош уже издеваться. Что ты делать-то собираешься?