Сановник сбежал по лестнице и выскочил во двор. По пятам у него топтались ксендз Лисецкий и пан Спендовский, пытаясь обратиться к рассудку и успокоить. Вопли ни на что не пригодятся – мальчишки пропали, и ничто уже не сможет их спасти. Даже если янычары не атаковали их, принимая за новых противников, тогда преступление совершили чудовищные безумцы, рубящие султанскую пехоту.
- Господи, так ведь это не сударя вина! Ну случилось, совершили глупость, что теперь поделаешь! - размахивал руками Спендовский.
- Не моя вина? А как я погляжу в глаза их родителям, а? Мне привели этих щенят со всем доверием, не опасаясь за их безопасность. И вот я привезу в Польшу полтора десятка трупов в запаянных металлических гробах, чтобы вернуть их отцам и матерям вместо живых сыновей? Не дождетесь! Трубить сбор! На коня мил'с'дари мои!
Среди толпившихся на дворе гусар тут же вспыхнули замешательство и шум. Товарищи и челядинцы, давным-давно уже готовые, в полном боевом облачении, бросились к лошадям. Так же поступили и присутствующие в хане панцирные. Остальные конные располагались в конюшнях на другой стороне улицы, но хватило сигнала трубы, чтобы и там все завертелось.
- Нет, нет, мил'с'дарь, не делайте этого, а не то мы все тут погибнем! – на смерть перепугался ксендз Лисецкий.
Гнинский успокоил его, небрежно махнув рукой.. Он приказал закрепить на себе нагрудник с ринграфом, изображающим Богоматерь. За пояс он заткнул поданную оруженосцем булаву. К счастью и облегчению остальных дипломатов, он не собирался вести гусар на помощь молодым, а только вооружился на случай вторжения одержимых на территорию хане.
- Пан Блонский! – обратился посол к сидящему в седле приземистому рыцарю. И господа Кенсицкие! Молодого Янецкого вы знаете. Найдите мне его в этой свалке и привезите живым на постоялый двор! Это задание как раз для вас, очень рассчитываю на то, что вы с ним справитесь.
- По вашему приказу! – кивнул Блонский.
Гусары не стали вооружаться копьями и кончарами, пригодными в стычках с кавалерией. По приказу командующего хоругвью Францишека Покрживницкого каждый из них взял в руки тяжелую гусарскую саблю, более пригодную для сражения с толпой в тесной улице. Более ста двадцати тяжеловооруженных кавалеристов выстроилось по четыре перед воротами. За ними уже готовилась группа панцирных и сотня легких кавалеристов. Челядь, вооруженная чем только можно, должна была защищать хане. Вместе с Гнинским осталась вся сопровождавшая его шляхта, более двух сотен мил'с'дарей, бряцающих сейчас саблями и готовых, в случае чего, превратиться во вполне приличное войско.
В зданиях по другой стороне улицы готовилась выступить еще одна полная гусарская хоругвь и полная панцирная хоругвь. Вместе с рассеянной по конюшням челядью, это были все силы, которыми Гнинский располагал. Канцлер пришел к выводу, что нет смысла их щадить. Он вскарабкался в седло и достал булаву, после чего указал ею направление атаки.
- Вперед! Бей в них! – приказал он.
Трубы запели сигнал атаки, повозки, баррикадирующие ворота, были растащены, ворота раскрыты во всю ширину. Гусары выехали шагом и тут же ускорились, хотя и не развернулась для скачки галопом. Этому мешали кучи трупов, покрывающих улицу. Зато, увидав приближающихся в треске крыльев тяжелых всадников, янычары бросились в стороны и припали к стенам. Кавалеристы въехали в свору одержимых и прокатились через нее, не замедляя хода. Сабли поднимались и опадали, рубя головы и вооруженные железными когтями руки. Хотя некоторые из могучих одержимых успело ударить лошадей броненосными кулаками, валя коней и давя всадников, очередные ряды гусар порубили безумцев на ходу.
Семен рубанул по голове здоровяка со страшным метателем молний, которым тот мгновение назад поразил одного из гусар, и для уверенности, видя, что тот все еще шатается, поднялся в стременах, чтобы размахнуться посильнее. Повторный рубящий удар расколол череп одержимого и окончательно успокоил в смерти. Рыцарь внимательно огляделся, натянув поводья. По бокам у него были кузены Кенсицкие, прикрывающие его на всякий случай, видел он и сбившихся в кучи янычар, которые не были до конца уверены, а не следует ли им защищаться от поляков.
- Видите где-нибудь того молодого дурака? – спросил он у товарищей.
- Пара щенков стоит с янычарами, они только коней потеряли, - ответил Якуб. – Видал я еще одного, мертвого, с разорванным горлом, но то был не Тадеуш. Похоже, что наш скромник пробился до самой площади на конце улицы, вижу там всадников.
- Тогда двигаем дальше! В конь, мил'с'дари! – приказал Семен и вонзил коню шпоры в бока, заставляя того сразу же пойти вскачь.
Дорота знала, что страх прибавляет сил, но она никак не ожидала, что их конек, перепуганный грохотом, воплями и рыком одержимых, разгонится до такой степени. Женщине пришлось сесть на козлах и упираться обеими ногами, чтобы не слететь. Она пыталась натянуть поводья, чтобы притормозить перепуганное животное, только то никак не реагировало. И ничего удивительного, ежесекундно они проезжали мимо воющих одержимых. Один из них протянул когтями по боку лошадки, нанеся ей болезненные раныю К счастью, ему не удалось хорошо ухватиться, и он упал прямо под колесо повозки.
- Надо развернуться или хотя бы повернуть! – горячилась Папатия. – Мы же едем в направлении расположения чужих, в сторону того ужаса, который они выстраивают из людских тел.
- Легко сказать, - процедила Дорота.
Их конек весь покрылся пеной, к тому же все сильнее исходил кровью, но скорости не терял. Аль-хакиме не нужно было особо понимать, что очень скоро животное упадет от перепуга или потери сил. К тому же ведущая все время прямо улица заканчивалась развилкой, к которой они мчались на полном скаку.
- Влево, - посоветовала Папатия.
Дорота послушно потянула за повод, и, о чудо, пони повернул на указанную улочку. Колеса повозки застучали на булыжниках ведущей вниз дороги.
- Да не в это лево, дура! Во второе! – взвизгнула в отчаянии дервишка.
- Черт, иногда я путаюсь, - буркнула в ответ Дорота.
Они все скорее катились вниз. Лошадка почувствовала легкость повозки и еще больше разогналась. Йитка на коленях подползла к приятельницам.
- Спрыгиваем? – спросила она.
- А мой сундук с остатками денег? – возмутилась Дорота. – Ты же должна была его держать!
И в этот самый момент повозка подскочила на выбоине и, не удерживаемый руками невольницы сундук грохнул о землю и развалился на куски. Мешочки с монетами, вместе с шелковыми хеджабами и шароварами аль-хакимы, рассыпались по мостовой.
- Нет! – взвизгнула от ужаса Дорота и отпустила поводья.
Конек почувствовал еще большую свободу и наклонил голову, чтобы броситься в еще более сумасшедший галоп. Вот только силы его покинули, передние ноги подломились, и он, с жалобным ржанием, упал прямо на морду. Двуколка развернулась и с грохотом перевернулась на бок. Три женщины покатились по улице словно выстреленные из пращи, после чего неподвижно застыли на земле.
Первой, с болезненными стонами, отозвалась Йитка. Зад у нее был поцарапан и болел, но, если не считать этого, больше ничего с ней не случилось. Дорота тоже не потеряла сознания, хотя пару минут не могла толком вздохнуть. Она лежала и спазматически, маленькими глотками хватала воздух. Полька была уверена, что ребра пробили ей легкие, и что сама она вот-вот утонет в собственной крови. Папатия не подавала признаков жизни. Одна ее нога была вывернута под неестественным углом, лицо ее было направлено вниз, так что Дорота даже и не знала, а дышит ли ее приятельница вообще.
- Аааа! Бежим! – запищала Йитка и сорвалась на ноги.
Она приковыляла к Дороте и помогла той сесть, закинув ее руку себе на шею. Тогда-то аль-хакима увидела то, чего так перепугалась ее невольница. Вылет улицы расширялся в частично разрушенный квартал кожевенников. И на самой средине площадки высилось чудовищное строение – величиной с двухэтажный дом шар из сшитых друг с другом человеческих тел. Точно такой же, какой Дорота выдела на карте таро. Но даже это не было таким пугающим, как несколько быстро перемещающихся созданий, которые увидали крушение повозки и сейчас бежали в их сторону.