Дорота высыпала вещи из сумки: ланцет и нож, щипцы, ножницы, лезвия для вскрытия фурункулов и чтобы пускать кровь; свертки чистой материи, мази и зелья, несколько готовых микстур в бутылочках. Так что же их всего этого отпугивает паукообразных? Они объединяют людей, вытаскивая наверх их нервы, тонкие волокна, разносящие боль по всему телу – так, по крайней мере, говорила Папатия. То есть, пауков может отвращать нечто такое, что неблагоприятно действует на системы нервов. Но что же это такое? Какое-то время Дорота перебирала баночки и бутылочки. Нечто такое, что замедляет работу нервов или же усмиряет боль!
- Есть! – Дорота с триумфом подняла бутылочку. – Это лауданум. Уже раньше он спас Папатию от могущества этих гадов, именно он их так отвращает. Человека оно делает непригодным, а может, вообще вредным!
Аль-хакима быстро осмотрелась, достаточно скоро обретая самоконтроль. Ведь вокруг толпились пленные, и не все они были погружены в крайнее отчаяние. Случались и такие, которые еще не поддались. К женщине приглядывались несколько сидевших молча типов: два кожевенника, какой-то старик и присевший рядом с ним юноша. Неизвестно, услыхали ли они, что она сказала, но наверняка отметили выражение триумфа на ее лице и то, как она прижала бутылочку к груди. И наверняка догадались, что у нее имеется нечто исключительно ценное.
Дорота прокляла собственную глупость. К счастью, мужчины не стали пытаться сразу же отобрать ее сокровище, а только продолжали за ней наблюдать. Тогда Дорота разоралась на Йитку и даже ударила ту по лицу, обзывая глупой девахой. Полька приказала девушке собрать лекарства, делая вид, будто бы подбрасывает к ним и бутылочку, на самом деле пряча ее в карман. Теперь необходимо переждать, пока все не забудут об инциденте. После этого выпьет глоточек лауданума, прикажет сделать то же самое Йитке и Папатии. Лекарство станет дозировать осторожно, маленькими порциями, приносящими лишь блаженство и легкое головокружение. Она знала, что этого будет достаточно, чтобы удержать восприятие боли. Наверное, растворенный в спирту опиум достаточно притупляет нервную систему. Похоже, именно в этом была и суть!
Быть может, это и сделает их невидимыми для паукообразных?
Все польское посольство было пропущено через Имперские Ворота на территорию дворца Топкапи, где остановилось на обширной Алай Мейдани – Площади Янычаров. Но гостей не провели дальше, через Средние врата, на второй внутренний двор. Им пришлось разбить шатры в обширном парке, окруженном многочисленными хозяйственными постройками, конюшнями и складами купцов, снабжающих императорский дворец. Коронный канцлер приказал поставить свой шатер под знаменитым Деревом Янычар, именно там, куда складывали военную добычу и привязывали осужденных.
Толпы обитателей, слуг и невольников пялились на прибывших из окон окружающих парк построек. А вот ворота, ведущие в глубины дворца, обставил укрепленный гарнизон из белых евнухов и полутора десятков янычар. Гусары на это внимания не обращали – все оружные до сих пор еще были возбуждены вчерашней выигранной битвой. Гнинский даже приказал выдать военным водки и меда, в связи с чем у многих рыцарей до сих пор еще шумело в головах. Так что они еще засматривались на скрытых за паранджами дам, что пришли поглядеть на чужаков. Очень быстро начались попытки объясниться, так что был вызван пан Спендовский, чтобы помочь завести разговоры с турецкими дамами.
Тем временем посол вновь отправился на обед к великому визирю, но на сей раз уже не в качестве просителя с целой горой подарков, но как партнер в переговорах. На приеме встретились члены Дивана, которые не сбежали из города сразу же после отбытия султана, а так же представители сил, с которыми следовало считаться, то есть, мастера ремесленных цехов, военные командиры и религиозные предводители, и даже представители национальных меньшинств во главе армянами, греками и евреями.
Гнинский чувствовал себя среди них странно, немного прибитым и затерянным. Его сопровождали два гусара в доспехах и леопардовых шкурах, а так же ксендз Лисецкий; толмачом же был имперский драгоман. Посла быстро отметили и возвысили, его посадили рядом с Кара Мустафой, ведь это лишь поляки одержали превосходящую победу в столкновении с одержимыми.
Начались сложные и ужасно долгие переговоры, ведь каждому было что сказать. Часть участников собрания советовала эвакуировать жителей и покинуть город, другая часть предлагала решительно сражаться за каждый дом и каждую улицу. Размышляли над тем, что делать с беженцами, с грозящим городу голодом и эпидемиями по причине валяющихся трупов. Какой-то паша требовал от великого визиря указать срок, в который с помощью прибудут отряды имперской армии. О чудо, Кара Мустафа не разгневался, а только спокойно пояснил, что в столь короткое время мало кто вообще знает, что в столице происходит нечто нехорошее. Поддержку уже вызвали, но ее прибытия следует подождать.
- Мои рыцари советуют ударить немедленно, всеми силами, которые имеются в распоряжении, и задавить врага, пока он не пришел в себя после поражения, - так сказал пан Гнинский, когда ему предоставили голос. Он указал на сидящего рядом Семена Блонского, который нетерпеливо вертелся на низеньком стульчике. – Присутствующие здесь военные шли во главе наступления, и они считают, что у одержимых нет шансов при быстро проведенной атаке сплоченных масс армии. Помимо того они считают, что врагу мешает не только отсутствие дисциплины и спаянности, но и их малая численность. Достаточно будет провести несколько одновременных атак с различных направлений, чтобы попросту раздавить эту мерзость.
Когда драгоман закончил переводить, сановники загудели; одни соглашались с поляком, но были слышны и голоса тех, которые советовали не слушать гяуров. Более всего недовольным казался имам, он говорил о том, что этот совет дают не только иноверцы, так еще и присяжные враги империи. Их рекомендации могут быть продиктованы злыми намерениями; так что будет лучше окружить территорию, занятую заразой, и подождать прибытия спахи под командованием Шейтана Ибрагима Паши. Пускай заразу вытравит армия под зеленым знаменем Пророка, которая уничтожит зло с именем Аллаха на устах. А появление одержимых – это кара за грехи, и уничтожение их должно быть искуплено кровью турецких солдат, а не пришельцев-гяуров.
- Но ведь я вовсе не собираюсь высылать людей на бой с одержимыми, - заметил Гнинский. – Понятное дело, если вы попросите, мы предоставим вам помощь, но, напоминаю, мы здесь исключительно гости. В Стамбул мы прибыли не для того, чтобы добывать славу в бою, но потребовать от падишаха выслушать наши постулаты.
Драгоман перевел слова посла, и говор вспыхнул снова. Кара Мустафа следил за всем с непроницаемым выражением лица, не отреагировал он даже тогда, когда кто-то из военных погрозил кулаком Гнинскому.
- Вы, быть может, еще и оплату потребуете за предоставленную помощь? – горячился офицер. - Потребуете отмены дани, чтобы вам отдали южную Украину и Каменец-Подольский взамен за уничтожение одержимых? А вот это как раз и начинает смердеть провокацией! А что если все это ваши делишки? Вы специально вызвали заразу, чтобы тут же ее и усмирить взамен за политические уступки?!
- Давайте не возвращаться к этому в очередной раз, - отозвался наконец-то великий визирь. – Мои доверенные люди клянутся, что поляки со всем этим никак не связаны, так что с оскорблениями можно покончить.
Только вот сам он не производил впечатления до конца убежденного. Визирь приказал слугам внести еду, которую ставили на полу, прямо перед собравшимися. Преобладала жареная птица и самые различнейшие салаты, которые турки очень любили. Семен к ним даже не прикоснулся, считая подобную еду недостойной воина, зато попробовал финики в меду и халву. Последней он был просто восхищен.