Сюда же следует причислить и анимистов, которые поклоняются духам в чащах заповедных лесов. Мне приходилось встречать в джунглях устрашающие изображения пучеглазого божка Перумана, Хозяина Кондока, убранных кабаньими клыками и окровавленными перьями грозных духов Пеку и Кланг Куэта, украшенную подвешенными черепами деревянную птицу-носорог. Не берусь судить о том, над чем персонально властвуют эти изрезанные ритуальной татуировкой изваяния. Некоторые названия, записанные мной со слов людей леса, я даже не нашел потом в самых полных сводах, составленных Британским музеем. Конечно, заезжему человеку это может показаться экзотическим курьезом, не более. В местных же условиях нельзя сбрасывать со счетов даже таких вот неведомых миру идолов.
В столичном музее я обратил внимание на манекен, одетый в защитную форму и малиновый берет отрядов «командос». Он находился в зале, где был представлен быт лесных племен, рядом с изображениями духов, бамбуковыми ловушками и сумпитаном — духовой трубкой, выбрасывающей отравленные стрелы. Таков оказался самый короткий путь из каменного века в атомный. Привыкшего к духовой трубке и луку обитателя джунглей наскоро обучили основам грамоты и отправили на плац, чтобы сделать из него идеального солдата для специальных операций в джунглях. Маршировать и стрелять по мишеням из автомата он, безусловно, научится. А уж как выслеживать в зеленом аду добычу — на сей раз она носит наименование «мятежника», — потомка знаменитых охотников за черепами учить не приходится. Недаром лучшие малиновые береты выходят именно из даяков, которых привозят в столицу из Сабаха или Саравака. Некоторые из них, возможно, даже родились в общинном «длинном» доме, где под потолком веками коптились черепа в травяной плетенке. Желтоватые и испещренные извилистыми трещинами, словно зимние дыни.
Что и говорить, сменить духовое ружье из дерева тапанг на реактивную базуку дело нехитрое. Зато справиться со сложностью нового непривычного мира, с новыми представлениями о зле и добре, видимо, гораздо сложнее… Тут связь времен несомненно оказалась нарушенной. Впрочем, пример с даяком-«командос» — случай действительно крайний. У молодой Федерации есть множество куда более важных, хотя и не столь резких проблем.
— У нас древняя самобытная культура, — сказал мне известный поэт Сухайми Мухаммад. — Но мы тем не менее молодая нация, вырвавшаяся из колониального мрака. Это трудный процесс. Главные наши беды: неграмотность, власть племенных традиций, догматы многочисленных религий. Должен сказать, что распространение мистических культов на Западе оказывает им мощную поддержку и здесь, у нас. Кое-кто считает, что динамизм современного мира можно сочетать с пережившими свой век обветшалыми традициями. С подобными представлениями не так просто бороться. Мы еще только нащупываем свой путь в двадцатый век.
Мне кажется, что под такое определение подпадает не только джакун — лесной охотник, ищущий новые тропы из душного мрака заболоченных джунглей, но и молодой малайский учитель, приехавший учить детишек на лесную безымянную реку, и сборщик каучука, и рабочий на оловянном прииске.
С представителем племени морских джакунов я познакомился на восточном побережье, истерзанном в ту пору холодным ветром и муссонным дождем. Темнокожий старик ловил рыбу, ловко набрасывая на нее самозатягивающуюся сеть с кольцами-грузилами. Мы были вдвоем на песчаной косе, через которую перекатывались взбаламученные волны, подтачивающие красно-бурые корневища кокосовых пальм. Тем не менее нам удалось объясниться без помощи переводчика.
Из рисунков на песке я узнал, что у старика умер родственник и он до ночи полной луны будет кормить душу усопшего свежей рыбой, в то время как другие родичи поддерживают огонь, отгоняющий злых духов.
Закончив свой пиктографический рассказ, старик вопросительно уставился на меня. Я нарисовал самолет. Он понимающе кивнул, важно показал пальцем на небо и, забросив сеть, забыл о моем существовании. О самолетах он явно знал больше, чем я о первобытной магии, и мой мир не интересовал его.