— Если не считать Тассельхофа, — заметил Палин, вспомнив о кендере, спрятанном в одной из верхних комнат.
— Чушь! — фыркнул Даламар. — Должно быть, они уже нашли его. Вместе с гномом. Такхизис поступит с ним точно так же, как собирались поступить мы, — отправит умирать в прошлое.
Палин бросил взгляд на дверь. Откуда-то сверху донеслись громкие приказания и топот ног спешивших их выполнять.
— Сам факт того, что Тассельхоф находится здесь, заставляет меня усомниться в несокрушимости силы Владычицы Тьмы. Не смогла же она предвидеть его появление.
— Ну и целуйтесь с этой мыслью. А я не вижу никакой надежды. Остается лишь признать ее власть.
Они продолжали наблюдать за изображениями, мерцавшими на поверхности воды. На полу лаборатории лежала пожилая женщина с седыми волосами, разметавшимися по плечам. Молодое, красивое и сильное тело было забрано у нее мстительной Богиней, прогневавшейся на непочтительное отношение к своему дару.
Мина опустилась на колени возле умирающей. Она подняла руки Золотой Луны и снова прижала их к своим губам.
— Пожалуйста, мама. Я еще могу вернуть твою юность и красоту. Ты сможешь начать жизнь заново. Ты пойдешь со мной, и мы вместе будем править миром от имени Единой Богини. Все, что от тебя требуется, — прийти к Ней в смирении и просить Ее милости.
Золотая Луна закрыла глаза. Ее губы не шевелились.
Мина склонилась ниже.
— Мама, — умоляла она. — Мама, пожалуйста, сделай это для меня, если не хочешь сделать это для себя. Прошу тебя, оставь свою гордость ради твоей любви ко мне!
— Я молюсь, — произнесла Золотая Луна еле слышно, и Палину пришлось затаить дыхание, чтобы разобрать ее слова, — я молюсь Паладайну и Мишакаль, чтобы они простили мне слабость моей веры. Я давно должна была обо всем догадаться. — Голос Золотой Луны становился все слабее, словно каждое произнесенное слово забирало у нее частичку жизни. — Я молюсь, чтобы Паладайн услышал меня, тогда он вернется... Ради любви к Мине... Ради любви ко всем...
Ее бездыханное тело обмякло на полу.
— Мама, — поникла Мина, растерявшись, как заблудившийся ребенок. — Мама, я ведь сделала это ради тебя...
Глаза Палина щипало от слез, и он сам не знал, кого оплакивал сильнее — Золотую Луну, принесшую миру Свет, или сироту, чье любящее сердце было обмануто и использовано силами Тьмы.
— Да услышит Паладайн ее прощальную молитву, — тихо молвил Палин.
— Да вырастут у меня крылья как у летучей мыши, и да взлечу я под потолок залы! — съязвил Даламар. — Душа Золотой Луны канула в реку мертвых, и я боюсь, что наши скоро окажутся там же.
На лестнице раздался грохот тяжелых шагов и лязг стальных мечей, ударявшихся о каменные стены. Шаги замерли рядом с дверью.
— Ключа, конечно, ни у кого нет, — прогремел чей-то бас.
— Не нравится мне это, Галдар, — раздался другой голос. — Здесь пахнет колдовством и смертью. Нам лучше убраться отсюда.
— Тем более что ключа все равно нет, — вставил кто-то третий. — Мы уже пытались войти, а если и не смогли, так это не наша вина.
Последовала минутная пауза, после чего первый голос решительно сказал:
— У меня приказ Мины. Ломайте.
На деревянную дверь обрушился шквал тяжелых ударов. Часть из них наносилась кулаками, часть — рукоятями мечей, однако они звучали не слишком решительно.
— Сколько времени заклинание сможет защищать вход? — спросил Палин.
— Сколько угодно — от этой толпы, — поморщился Даламар. — И очень недолго — от Ее Темного Величества.
— А не чересчур ли вы спокойны? Кажется, вас не особенно удручает тот факт, что Такхизис вернулась.
— Скажите лучше — никогда и не уходила.
Палина передернуло.
— Вы носите черные одежды. Вы служили ей...
— О нет, — ответил Даламар так тихо, что Палин с трудом расслышал его слова на фоне тяжелых ударов и криков за дверью. — Я служил Нутари. Сыну, а не матери. И она не смогла мне этого простить.
— Тем не менее, если верить словам Мины, Такхизис наделила нас обоих волшебным даром: меня — властью над магическими силами природы, а вас — магией мертвых. Зачем же ей понадобилось награждать нас столь редкими способностями?
— Чтобы одурачить. Одурачить и посмеяться над нами. И именно это, вне всякого сомнения, она сейчас и делает.
Звуки ударов неожиданно прекратились. Снаружи воцарилась тишина, и на мгновение у Палина мелькнула надежда, что ломавшие дверь решили бросить свою затею и уйти. Затем послышался странный шорох, словно все, кто находился в коридоре, дружно бросились в разные стороны, освобождая проход, и тут раздался звук других шагов — гораздо более легких.
В тишине прозвучал голос. Он все время прерывался, словно говорившего душили слезы.
— Слушайте меня, маг Даламар! Я знаю, что вы там. Снимите заклятие, которое вы наложили на дверь, и мы поговорим о том, что интересует нас обоих.
Губы Даламара слегка искривились. Он стоял, ничего не отвечая и не предпринимая никаких действий.
— Вы получили от Единой Богини множество даров, сделавших вас еще более могущественным, чем прежде, — продолжала Мина, не услышав из-за двери ответа. — А взамен Она просит лишь истово служить Ей. Миллионы душ устремятся к вам, обладателю магии мертвых, дабы услышать ваши повеления. Вы покинете эту Башню и сможете странствовать по свету, а потом вернетесь в родные места — в леса, которые нынче видите только во сне. Ваши заблудшие соплеменники бродят сейчас впотьмах, но они примут вас как своего повелителя, склонятся перед вами и будут служить вам во славу Единой Богини.
Даламар закрыл глаза, как будто его терзала сильная боль.
Ему предложили осуществить его самое заветное желание, понял Палин. Кто смог бы отвергнуть такое?
И все же Даламар хранил молчание.
— Теперь я обращаюсь к вам, Палин Маджере, — крикнула Мина, и Палину показалось, что он видел, как ее янтарные глаза сверкнули сквозь закрытую и заговоренную дверь. — У вашего дяди, Рейстлина Маджере, хватило силы и храбрости бросить вызов Единой Богине. Взгляните же теперь на себя, его племянника. Вы прячетесь от Богини, как ребенок в страхе перед наказанием. Каким разочарованием вы были все это время для Рейстлина, для собственной семьи и для себя самого! Единая Богиня видит насквозь ваше сердце и желание, которое его иссушает. Склонитесь перед Ней, Палин, и вы достигнете большего величия, нежели ваш дядя. Вы согласны, Маджере?
— Если бы ты пришла ко мне раньше, я поверил бы тебе, Мина, — ответил Палин, — ведь никто не сравнится с тобой в умении проникать в самые темные закоулки человеческой души. Но ты опоздала. Мой дядя, где бы ни обретался его дух, не стыдится меня. Моя семья дорожит мною, хотя, возможно, я этого и не заслуживаю. Мне следует поблагодарить твою Богиню за свое прозрение, ибо через него я понял, что познал самое главное в этой жизни — я любил и был любим. Все остальное не имеет значения.
— Какая трогательная речь, Маджере, — сказала Мина. — Я напишу ее на вашем могильном камне. А что же вы, темный эльф? Я жду вашего решения. Надеюсь, вы не сглупите, как ваш друг.
Даламар наконец заговорил, но не с Миной. Он обращался к голубому пламени, мерцавшему на поверхности воды.
— Однажды я вгляделся в ночное небо и увидел там черную луну. Я с волнением узнал, что был одним из немногих, кто мог видеть ее. Я услышал голос Нутари и почувствовал его прикосновение, когда читал заклинания. Раньше магия дышала, танцевала и играла в моей крови. Теперь же она выползает из моих пальцев, словно личинки из разлагающегося трупа. И лучше уж мне быть этим трупом, чем рабом той, кто в трусливом страхе перед живыми доверяет лишь мертвым слугам.
Мощный удар сотряс дверь, и она разлетелась на куски вместе с охранявшим ее заклинанием.
Мина вошла в залу. Одна. Пламя, горевшее в центре бассейна, отразилось в ее темных доспехах и янтарных глазах. Коротко стриженные волосы Мины заискрились. Она казалась воплощением силы, власти и величия, но Палин видел, что янтарные глаза опухли и покраснели, а на щеках застыли слезы скорби, вызванные смертью Золотой Луны. Маджере понимал всю глубину вероломства Владычицы Тьмы, и никогда еще он не испытывал к ней столь сильной ненависти, как сейчас. Он ненавидел ее не за себя, а за то, что она сделала с Миной и другими доверчивыми душами.