Опасаясь могущественных чародеев, рыцари Мины остались ждать на темной лестнице, и Даламар решил воспользоваться этим обстоятельством и произнести заклинание. Однако язык не слушался его, слова превращались в какие-то нечленораздельные звуки, и вскоре голос эльфа умолк. Палин также отчаянно призывал на помощь магию, но и от него она ускользала, как песок сквозь пальцы.
Мина наблюдала за ними обоими с презрительной улыбкой.
— Без магии вы ничто. Взгляните на себя — вы просто два сломленных, беспомощных старика. Преклоните колени перед Единой Богиней. Молите Ее вернуть вам магическую силу! Она еще может внять вашим мольбам.
Ни Палин, ни Даламар не шевельнулись. Ни один из них не произнес ни слова.
— Да будет так, — произнесла Мина и подняла руку. Кончики ее пальцев сверкнули, и Чертог Созерцания наполнился языками разноцветного пламени. Устремившись навстречу друг другу, они сплелись в два копья, одно из которых Мина с силой метнула в Даламара.
Копье пронзило грудь эльфа, пригвоздив его к стене. Даламар несколько раз дернулся всем телом и затих.
Занеся второе копье, Мина немного помедлила, глядя на Палина.
— Молите! — крикнула она ему. — Молите Единую Богиню о пощаде!
Палин лишь плотно сжал губы. На мгновение он ощутил липкий страх, но тут же огненное жало вонзилось в его тело, принеся с собой столь мучительную боль, что последним желанием в жизни Палина стало желание быстрой смерти.
2. Значимость гнома
Однажды Даламар спросил Палина: «Понимаете ли вы всю значимость гнома?»
Тогда Палин этой значимости не понимал. Как, впрочем, и Тассельхоф. Зато теперь кендер ни минуты в ней не сомневался. Он сидел в маленькой унылой каморке, находившейся в Башне Высшего Волшебства и являвшей собой нагромождение голых столов, грубо сколоченных стульев и всяких ненужных вещей, слишком массивных для того, чтобы хозяева могли рассовать их по мешкам. Делать там было нечего, кроме как смотреть в окно. Впрочем, за окном тоже ничего не было, если не считать многочисленных (слишком многочисленных, по мнению Тассельхофа) кипарисов, меж которых бродили души мертвецов. А еще кендер мог наблюдать за Конундрумом, пытавшимся разобраться в деталях разбитого устройства для перемещений во времени. О, теперь Тассельхоф осознал всю значимость гнома!
Когда-то... Тас не мог припомнить, когда именно, ибо все времена смешались у него в голове, что вполне естественно для того, кто, отправляясь в одно будущее, почему-то попадает совсем в другое, а возвращается в третье, в то время как все вокруг из кожи вон лезут, чтобы отправить его умирать в прошлое... В любом случае, когда-то Тассельхоф Непоседа по обстоятельствам, от него не зависевшим (ну разве что самую малость), трагически закончил свою жизнь в Бездне.
Определив для себя Бездну как исключительно гнусное место, в котором существовали все возможные виды кошмаров (например, демоны, вечно истязавшие людей), Тас вскоре сделал еще одно печальное открытие: Бездна оказалась также весьма скучным местом. Чертовски скучным! Ничего интересного там не происходило. Да и неинтересного тоже. Там вообще ничего ни с кем не происходило. Не на что было смотреть, нечем было заняться, некуда было пойти. В общем, именно таким кендер и представлял себе ад.
Тас решил выбраться оттуда во что бы то ни стало. У него имелось при себе устройство для перемещений во времени — то же самое, что и сейчас. Устройство было разбито — совсем как сейчас. Кендер встретил гнома — похожего на того, что сидел сейчас за столом напротив него. И гном починил устройство — так же, как и гном, делавший сейчас явные успехи. Однако тогда Тас всеми силами души желал гному удачи, а сейчас — нет, ибо он знал, что, как только устройство для перемещений во времени заработает, Палин и Даламар отошлют его обратно — в тот самый момент, когда, раздавленный в лепешку Отцом Всего и Ничего, он превратился в печальное привидение, блуждавшее ныне в окрестностях Найтлунда.
— Что ты сделал с этим устройством? — раздраженно пробормотал Конундрум. — Пропустил через мясорубку?
Желая хотя бы ненадолго забыть про гнома, Тас закрыл глаза. Бесполезно: коричневатое лицо и всклоченные волосы никуда не исчезли. Казалось, Конундрум даже во сне пыхтел над каким-нибудь изобретением, и, что хуже всего, его глазки-бусинки светились умом. Некогда Тассельхофу уже приходилось видеть такие умные глаза, и теперь при воспоминании о них ему стало дурно. «Что ты сделал с устройством? Пропустил через мясорубку?» — такой же — или почти такой же — вопрос задал кендеру и предыдущий гном перед тем, как починить артефакт.
В надежде смягчить неприятное чувство Тас облокотился на стол, а голову, украшенную седеющим хохолком, уронил на руки. Но вместо того чтобы уйти, противное чувство сначала переселилось из головы в область солнечного сплетения, а оттуда разлилось по всему телу.
И тут раздался голос, при звуке которого все внутренности Тассельхофа Непоседы сжались, а мозг, напротив, раздулся так, что начал давить на скулы, и вскоре уже вся черепная коробка кендера раскалывалась от невыносимой боли. До этого Тассельхоф лишь однажды слышал этот странный голос, но меньше всего на свете ему хотелось услышать его снова. Он закрыл уши руками, однако это ухищрение ему не помогло, ибо голос звучал внутри его сознания.
— Ты не мертв, — произнес голос те же самые слова, что и в прошлый раз, — и никто не посылал тебя сюда. Ты вообще не должен здесь находиться.
— Я знаю, — ответил Тас, пускаясь в объяснения. — Я прибыл из прошлого и должен был попасть совсем в другое будущее...
— Из прошлого, которого не существовало. В будущее, которое никогда не наступит.
— Это... моя вина? — спросил Тас, заикаясь.
Голос расхохотался, и этот хохот был похож на треск ломающегося стального клинка, а ощущение, вызванное им у Тассельхофа, — на боль от раны, нанесенной таким клинком.
— Не будь глупцом, кендер. Ты лишь букашка. Ты даже ничтожнее букашки. Имя тебе — пылинка, и мне ничего не стоит смахнуть тебя рукой. Будущее, в котором ты сейчас находишься, и есть будущее, которое суждено Кринну, только в нем не будет места тем, у кого не хватило ума удержать мир в своих руках. То, что случалось прежде, повторится вновь, но на сей раз уже по моей воле. Когда-то одна смерть, случившаяся в Башне, заставила рыцарей воспрянуть духом. Теперь же другая смерть в Башне ввергла народ в отчаяние. Однажды некто был оживлен силой голубого хрустального жезла, а ныне владелица этого жезла будет воскрешена, чтобы принять меня.
— Ты говоришь о Золотой Луне! — печально воскликнул Тас — Именно ей принадлежал голубой хрустальный жезл. А разве она мертва?
Хохот пронзил его нутро.
— А я тоже мертв? — заплакал Тассельхоф. — Ты сказал, что нет, но я видел свой призрак.
— Ты и мертв, и не мертв, — ответил голос, — но скоро это будет исправлено.
— Прекрати молоть чепуху! — приказал Конундрум. — Ты мне мешаешь.
Тас резко поднял голову и уставился на гнома, который, оставив свою работу, подошел к нему.
— Разве ты не понимаешь, что я занят? Сначала ты стонешь, потом рычишь, а теперь еще и болтаешь сам с собой. Я не могу работать в таких условиях!
— Извини, — сказал Тассельхоф.
Конундрум неодобрительно покачал головой и вернулся к изучению устройства для перемещений во времени.
— Я думаю, что это должно быть здесь, — бормотал гном. — Точно. А цепь крепится сюда и наматывается вот так. Нет, не так. Она должна... Пожалуй, сначала нужно прикрепить вот это. — Конундрум взял один из драгоценных камней и приладил его на нужное место. — Теперь мне требуется еще парочка таких же красных штучек. — Он начал разбирать камни.