Ветер хлестал по открытой равнине, в неистовом танце раздувая рубаху и плащ Мерканиина, сорвал его капюшон, спутав густую гриву темных волос. Рыцарь прищурился, одной рукой прикрывая карие глаза от летящего песка, а другой придерживая в упоре копье. Ветер нещадно дул в уши, но боль только подстегивала решимость Мерканиина.
Многие жители деревни утверждали, что дракон ни разу не причинил вреда ни мужчине, ни женщине, только унес у пастухов несколько коров и овец. Один торговец обвинил его в смерти своего шурина, тело которого нашли в реке, хотя старый бондарь объяснял эту смерть тем, что тот просто утонул, напившись до потери сознания. Но вот что тварь закусила пропавшим ребенком швеи, сомневался мало кто, хотя сама женщина ни слова не могла произнести от горя. Одни говорили, что размером дракон с дюжину людей; другие утверждали, что его тень накрывает целую деревню и все окрестные поля. Одни видели, как он извергает огонь, а другие — как на согретых солнцем камнях после него остаются сосульки. И лишь в одном не было расхождений: все, кто видел чудовище, в один голос твердили, что оно белее молока. А Мерканиин знал, что все белые драконы — злые.
Зло. Мерканиину не надо было ничего больше слышать, чтобы сломя голову ринуться в битву. Год назад, когда его младший брат получил долгожданный титул Лорда-Рыцаря, честь и слава превратились для Мерканиина в навязчивую идею. Ни один героический поступок не казался ему достаточно великим, никакое количество добрых дел не могло утолить его жажду. Так или иначе, он дал обет стать самым знаменитым, самым отважным рыцарем в истории Соламнии и намеревался до конца и во всем быть верным своей клятве и посвятить свою жизнью служению своей чести. В эту деревню Мерканиина привел слух о драконе, так же как рассказы об убийцах, оборотнях и злых магах приводили его во многие другие деревни. Их было так много, что он забыл их названия и бесчисленные несчастья, которые ему удалось предотвратить или последствия которых получилось исправить.
Восточные предгорья, где, по словам свидетелей, находилось логово дракона, были видны из деревни, но в первый день пути Мерканиин, казалось, совсем не продвинулся вперед. На второй и третий день предгорья вроде бы приблизились; но ощущение было обманчиво. Только сейчас, когда четвертый день клонился к вечеру, его мерин наконец добралась до подножия первого, поросшего травой холма. Но едва гнедой опустил морду, чтобы пощипать травку, Мерканиин натянул поводья, и конь вскинул голову, насторожив уши и недовольно фыркая. Скоро у него будет время спокойно побродить и попастись. Сначала рыцарю надо обнаружить драконье логово, и лучше было сделать это до того, как чудовище обнаружит его.
Отцепив фургон, Мерканиин объехал вокруг подножия холма, который оказался меньше, чем он предполагал, — островок на безбрежной песчаной равнине, питаемый родником, который вился в сторону полосы океана, вечно темнеющей на горизонте.
Один из самых отважных деревенских жителей нашел по реву дракона его логово, которое располагалось в самой середине холмов, защищавших его со всех сторон от посторонних взглядов и от непогоды. Человек даже заглянул в непроницаемый мрак главного и запасного хода, хотя на этом его мужество иссякло. Мерканиин принял во внимание проведенную разведку. Шпионить, как обычные разбойники, было ниже его достоинства. На долю таких рыцарей, как он, выпадали дела, требовавшие больше отваги; они преодолевали опасности, перед которыми простолюдины отступали.
Вдалеке на дереве какая-то птичка выводила песню, которая эхом отражалась в холмах. Счастливая трель не сулила никакой опасности, вызывая у Мерканиина мысль, что дракона либо нет, либо он спит в глубине своей пещеры. Птичья песня вызвала и Другие воспоминания, которые рыцарь некогда решительно задвинул в дальний уголок своей памяти и попытался подавить, совершая опасные подвиги во имя добродетели, милосердия и доброты. Лицо его жены, Дамирнии, предстало перед мысленным взором Мерканиина: ее всегда взъерошенные рыжеватые волосы, слишком худое тело, большие карие глаза, полные любви ко всем слабым и беспомощным существам. Хотя она была далека от совершенства, зная преданность Дамирнии больным или раненым животным, он предполагал, что она сможет понять его собственную неколебимую преданность рыцарскому Ордену и обету: «Моя честь — моя жизнь». Но, как оказалось, он заблуждался.
Мерканиин скривился, намеренно перекрывая образ Дамирнии лицами всех женщин, когда-либо виденных или встреченных им. Он опять загнал воспоминание в дальний угол, но ее последние слова до сих пор преследовали его. Нежный голос Дамирнии звучал как живой: «Если твоя честь — это действительно твоя жизнь, Мерканиин, то это все, что когда-либо у тебя будет».
«Все, что у тебя когда-либо будет… — Мерканиин спешился, сняв одно за другим уздечку, седло и копье и положив их в фургон. — Это все, чего я когда-либо хотел», — подумал он.
Рыцарь пытался убедить себя, что это и в самом деле так, но время развенчало самообман, и тогда стало проще не думать об этом, чем мириться с жестокой реальностью. С того летнего дня, почти год назад, когда неистовая страсть к чести заставила его уложить оружие и доспехи, покинуть жену и дом, даже не бросив назад прощального взгляда, Мерканиин постоянно ощущал еще одну потребность, которая представлялась ему неутолимой. Он не мог четко определить эту потребность, только знал, что она заставляла его странствовать и сражаться тогда, когда уже давным-давно забылись детские поиски совершенства, заставляла заглядывать за каждую следующую гору. Рыцарь отвлекался на какие-то бои, представлявшиеся посланными свыше, но они никогда не утоляли жажду в том, к чему он стремился, но не мог назвать.
Мерин вновь склонил голову, чтобы попастись, и Мерканиин заставил себя вернуться в настоящее. Животное далеко не забредет, ведь пища и еда так близко, а вокруг только соленые равнины. Он сосредоточился на размышлениях о драконе, довольный тем, что от остальных мыслей можно опять отмахнуться, загнав обратно в их темницу, где они не смогут судить его. Рыцарь знал, что у него есть задача, которую необходимо выполнить, невинные, которых надо защитить от зла, путь чести, по которому надо следовать со всей самоотдачей, понятной лишь немногим.
«Все эти люди, довольные тем, что изо дня в день занимаются в поте лица пустыми делишками, пока остальные сражаются в битвах, никогда не смогут понять ту самоотверженность, с которой Соламнийские Рыцари следуют путем справедливости и добродетели до — как могут некоторые сказать — их крайнего предела. Немногим хватало мужества найти в себе для этого силы. И, как всему непонятному, рыцарям всегда будут поклоняться одни, а другие их всегда будут бояться и осыпать бранью» — так считал Мерканиин, но привычная банальность звучала фальшиво.
Ради рыцарства он отказался от своей единственной настоящей любви, оставил свой дом и животных, которых выхаживала Дамирния, отдавая им любовь, которой она одарила бы своих детей, если бы они у нее были. Домашняя жизнь и семья отнимали у Мерканиина слишком много времени, мешая совершению подвигов во имя чести, поэтому у него не было выбора, кроме как избавиться от них.
Около фургона Мерканиин распаковал тюк с доспехами, копьем и перевязью, и его сердце забилось быстрее от смешанного чувства возбуждения и страха, как это обычно происходит у любого перед достойным боем. Развязав мешок, он отвернул кожаный край и достал привычные доспехи Рыцаря Короны, разложив каждую стальную и кожаную деталь так, чтобы их можно было быстрее надеть, потом поспешно снял плащ и рубаху. Первым делом рыцарь надел набивную кожаную куртку, поверх нее кольчугу, на нее — нагрудник, затем выверенными движениями — каждую деталь доспехов, последними — латные рукавицы и размял пальцы, восстанавливая кровообращение. С копьем и щитом в руках, с мечом на поясе Мерканиин стал подниматься по склону холма, готовый отважно встретить дракона и с радостью умереть ради чести, выбранной им.