— Привет, старик! — радостно поздоровался Лепа. — Это я, Лепа! Свои!
— Вижу, вижу... Привет... Как там твои остолопы? Не утопили еще тебя? Не сдуло этого твоего к морским собакам?
— Куда они денутся, — Лепа обогнул пламя, уселся на пол рядом с доской и погрузился в партию. — Ты черными? Плохо твое дело. Тут пахнет вилкой, просто воняет... Сюда тебе не пойти... И сюда тебе не пойти... И вообще тебе никуда не пойти. Не узнаю тебя. Что-то ты невеселый какой-то?
Дракон шмыгнул носом — так, что пламя в очаге едва не прибило.
— Чему веселиться? — проговорил он сипло, не сводя золотых зрачков с доски.
Потом наконец приподнял голову и пронзил взглядом Шеду с Митой, которые стояли на пороге пещеры и не решались пройти к очагу.
— А это с тобой кто? — просипел Дракон. Из темноты показался кончик хвоста и, сверкнув чешуей, указал на ребят. — Вы проведать старика или по делу?
— Проведать по делу, — Лепа махнул рукой Шеде с Митой, чтобы те подошли и уселись рядом. — Знаешь что, сдавайся ты лучше... Без толку тут.
— И не подумаю, — хмыкнул Дракон. — Я, вообще-то, белыми.
— А зачем тогда доску перевернул?
— Эх, Лепа, Лепа... Тысячу лет играю в эту игру, и тысячу лет пытаюсь понять, что же все-таки за ней кроется. Да ладно.
Кончик хвоста вылетел из темноты и отодвинул доску во мрак.
— Ты что это — расхворался? — посетовал Лепа. — Насморк, и голос сейчас пропадет.
— Не говори, угораздило, — просипел Дракон, следя сверкающими зрачками, как ребята рассаживаются у очага в почтительном отдалении. — Представь, даже корабля сейчас не спалю... Нет, спалю, конечно... Но только раза со второго — с третьего. Особенно если корабль мокрый. Старость, сам понимаешь, радости мало. Бывало, лет шестьсот-семьсот назад, что буря, что стужа... Налетишь на какой-нибудь город, рыкнешь — от камней только угольки. А сейчас... Прошу прощения.
Драконья голова отвернулась и кашлянула. Из пасти вылетела алая молния, хлестнула жаром по стене пещеры. Пламя в очаге померкло, на ребят рухнул горячий шквал. Шеда пригнулся от ужаса. Раскаленное пятно в камне стены остывало, медленно угасая.
— Кашель замучил, — угрюмо сказал Дракон. — Чайком вот решил полечиться.
— Слушай! — не усидела Мита и кинулась к голове.
Из мрака вылетел сверкающий кончик хвоста и остановил девочку в пяти шагах от драконьей пасти.
— Не подходи слишком близко, дитя, — прохрипел Дракон в сторону, стараясь не опалить девочки. — Я, конечно, сейчас не в форме, но ближе пяти шагов не подходи. Обгоришь.
— У тебя есть малиновое варенье и одеяло? — спросила Мита взволнованно. — И вообще, как ты лежишь здесь на камне, когда у тебя простуда?
— Мита, — сказал Лепа, сдерживаясь. — Драконы спят на камнях, понимаешь? Драконам не полагается одеял, понимаешь ты или нет?
— Да?! — девочка от возмущения топнула. В огне очага глаза ее сверкали жестко и решительно. — С таким насморком? С таким кашлем? Думай, что́ говоришь! Эх, жаль, я не знала! Ну ничего, вернусь домой — и сразу обратно. У меня замечательное малиновое варенье! Нянюшка варит, лучше всех на всем Побережье. Одеяла, правда, такого огромного у меня нет, но мы что-нибудь придумаем... Паруса твои, Лепа, если б не мокрые были...
— Одеяла не нужно, девочка, — сказал Дракон грустно. — У меня броня, она теплая... А вот варенье не помешает.
— Я привезу! — пообещала Мита, перебираясь к Дракону ближе и любуясь на драгоценную чешую, мрачно-золотые зрачки и ноздри, в глубине которых таился темно-алый огонь.
— Отлично, — шмыгнул носом Дракон. — Кипит!
Вновь взметнулся кончик хвоста, пронесся над головами и подхватил с очага булькающий котелок. Поставив посуду на пол, Дракон запустил хвост во мрак и достал связку подсохшей травы.
— Горная мята и зверобой, — сообщил Дракон в нос. — На прошлой неделе нарвал, на юге где-то. Лепа, сбегай в пещеру, выбери каких-нибудь кубков.
Лепа поднялся, обошел большим кругом драконью голову и скрылся во мраке. Через минуту он вернулся, держа четыре золотых кубка, старинных и очень красивых, гравированных тонким узором и украшенных самоцветами.
— Хоть какое-то применение, — вздохнул меланхолично Дракон. — Валяются там.
Мита тем временем бойко хозяйничала: заварила ароматный чай, дала ему настояться и разлила по кубкам.
— Горная мята хорошо помогает от насморка, — довольно отметил Дракон.
Он втянул носом воздух — так, что огонь погас и стало темно. Остывающее пятно в камне стены рдело.
— Прошу прощения, — просипел он. Зрачки таинственно засветились во мраке. Огонь в глубине ноздрей мерцал. — Отойдите-ка, мало ли что...
Он приоткрыл пасть, зубы осветились изнутри горячим огнем, и в угасший очаг вонзился еще один огненный шар. Ребят хлестнуло жаркой волной. Огонь вмиг занялся. Снова собрались у очага.
— Жа́ра не осталось, — расстроился Дракон. — Надо, в конце концов, и о здоровье подумать.
— Я тебе говорю! — подхватила Мита, отпив пахучего чая. — Привезу варенья, а еще у меня есть вкусный-превкусный мед, ужасно полезный! Посидишь недельку дома, полечишься. Нечего в такую погоду высовываться, с таким насморком. Да еще огонь тратить на всякие корабли.
Дракон высовывал длинный раздвоенный язык, лакал чай и жмурил от удовольствия золотые глаза.
— Хорошо, — заключил он. — Добрый чай. Ну, Лепа, рассказывай, что́ и как. Потешили старика, хоть для дела нужен еще.
— Ты не убивайся так, — сказал укоризненно Лепа, отхлебывая чай. — Своим людям ты всегда нужен.
— А, помирать уже скоро, — сказал Дракон безразлично.
— Какой помирать! — возмутилась Мита. — Не болтай! Только знакомишься с настоящим Драконом, а он — помирать! А варенье я кому привезу?
— Ну, именно сегодня я помирать еще не собрался, — успокоил Дракон. — Мне уже много лет, девочка, многое просто уже надоело. Дураки замучили даже не представляешь как. Да вот еще и насморк схватил, на старости лет. Скажешь кому — засмеют.
— Ну и дураки! — Мита стиснула кулачки. — Когда драконы простужаются, нужно не смеяться, а помогать и лечить! Что за дурацкий мир!
— Не все так плохо, девочка, — сказал Дракон миролюбиво. Кончик хвоста покрутился над очагом, скрылся во мраке. — Мир в целом штука толковая. Один только у него недостаток — это место, гм, общего пользования. Но это уже не нашего ума дело... В общем, я за свои полторы тысячи лет насмотрелся всякого. И плохого, и хорошего...
— Тебе полторы тысячи лет? — изумилась Мита. — Никогда не подумать! Ты здорово сохранился. Лет пятьсот тебе запросто можно скинуть.
— Ты мне льстишь, девочка, — вздохнул Дракон. — Раньше я мог, например, пролететь тысячи полторы миль и одним дыхом спалить флот кораблей в двадцать. А теперь...
Он отвернулся, кашлянул: снова грохот, раскаленное пятно в стене и обжигающий шквал в пещере.
— Раньше все было как-то не так, — продолжил Дракон, вернув пасть к огню. — Когда я был маленький и мама не позволяла мне отлетать от пещеры дальше чем на триста миль, я подшучивал над стариками. Раньше, мол, и вода была мокрее, и огонь жарче, и солнце выше, и мед настоящий был. Сейчас сам вижу, как они были правы.
— Ну, это не удивительно! — воскликнула Мита, подбираясь к Дракону как можно ближе. — С таким кашлем и насморком мне бы тоже жить расхотелось. Тем более когда жара не осталось. Но ничего, вот подлечишься — и снова как спалишь одним дыхом кораблей двадцать! Не расстраивайся! Еще нас всех переживешь.
— А, — меланхолично бросил Дракон. — Говорю тебе, поживи с мое.
— Дело такое, — начал Лепа, допив кубок и наливая новый. — У тебя там не завалялось где-нибудь бочки четыре золота, лишних?
— Найдется, — ответил Дракон, лакая чай. — Только смотря для чего.
— Дело такое, — продолжил Лепа, с шумом отхлебывая из кубка. — Вот этому вот, — он указал пальцем на Шеду, который сидел от Дракона дальше всех, — нужно выкупить вот эту вот, — он перевел палец на Миту, которая сидела к Дракону в опасной близости, — у ее папаши.