Я могла бы признаться, что от дяди никогда не ждала тепла, потому что с первой секунды нашего знакомства он проявил звериную сущность. Но что-то опять удерживает меня от откровенности, и я плавно перевожу стрелку:
- А ты? Тоже ждешь от брата тепла и понимания? Или больше не ждешь?
Харальд направляет задумчивый взгляд в сторону замка. Пару секунд молчит. Потом решительно заявляет:
- Жду.
- Разве у тебя есть основания ждать и надеться?
В моем понимании младший Вейзер имеет четко выраженный паттерн абьюзера. Думаю, так сказали бы о нем все психологи, на которых я была раньше подписана в соц сетях. С подобными нарциссами по-доброму обходиться бессмысленно.
Только четкие рамки. Границы. И дистанция. Чем дальше, тем лучше.
- Наша мать умерла при родах, - медленно произносит Харальд. - Ринхар всю жизнь винил себя в ее кончине. Несколько лет назад оборотень убил отца. После его гибели мне пришлось вернуться из путешествий и взять на себя управление имением. Для Ринхара я блудный брат, кого не было дома в момент смерти отца. Ему пришлось одному омывать истерзанное, остывшее тело и укладывать его в семейный склеп. Он не может мне этого простить. Бунтует против моего старшинства. Покушается на все, что я люблю. Ничего. Думаю, я смогу заполнить дыру в его сердце, и он утешится. Как я однажды.
Глава 21
- Может, и утешится, - задумчиво произношу. - Но ты на всякий случай будь готов к варианту, в котором твой брат выберет всю жизнь страдать и мучить других.
Харальд бросает на меня долгий, тяжелый взгляд. Наверно, осуждает, что не поддерживаю в нем искорку надежды. Или что человека сужу, хотя едва с ним знакома.
Я вздыхаю и едва заметно пожимаю плечами.
Что ни говори, детство и юность, проведенный рядом мамой, страдающей от зависимости, не добавляли мне оптимизма. Но если уж выбирать между реализмом и розовыми очками, я предпочитаю реализм.
В розовых очках долго не протянешь.
Итак. Я наелась, напилась, Харальд вроде тоже. Кажется, разговор по душам мы только что плавно закончили, поэтому благодарю за прекрасное угощение и достаю из вместительного кармана компактный томик про оборотней. Собираюсь уже приступить к чтению с самых первых строчек, как вдруг мой союзник предупреждающе поднимает ладонь и хмурится.
Смотрит куда-то вдаль, будто прислушивается, и задумчиво бормочет:
- Что-то не так в деревне.
Не проходит и минуты, как со стороны замка раздаются крики. За густо растущими кустами и деревьями не видно, кто кричит, однако голос звонкий, девичий, и с каждой секундой он становится все ближе. К нам бежит какая-то перепуганная девчушка!
Не сговариваясь, мы вскакиваем с подушек и бросаемся в ее сторону. Несмотря на то, что среди боевых магов, я была почти самой быстрой, мужчина легко меня обходит и первым подбегает к девушке, почти подростку, вспотевшей и покрасневшей от бега.
- Хозяин… Господин Вейзер… Беда… - пыхтит бедняжка, согнувшись с три погибели. - Снова убили! Сына мельника... Юного Перша... Я нашла первая… И сразу к вам… Как вы велели… Только по пути мамке его сказала и все...
- Спасибо Таи! Проводишь нас к телу?
- Как пожелаете, хозяин, - подобострастно кивает девчушка, успевшая на слове «нас» облить меня колкой неприязнью. Впрочем, она быстро берет себя в руки и, то переходя на бег, то на быструю ходьбу, ведет нас куда-то по широкой тропе. Мы спешим за ней, и я вопреки желанию подмечаю обожающие взгляды, что она кидает на своего господина.
С таким выражением, наверно, только в церкви смотрят на иконы. Бедная влюбленная девочка!
Или все-таки не бедная?
Может, у них с господином разделенная любовь?
То, как Вейзер поедал меня глазами в спальне, говорит только том, что он находит меня привлекательной. Но ведь можно многих считать привлекательными. Такие взгляды — они не о чем.
Встряхнув головой, пытаюсь заставить себя сфокусироваться на деле. Тем более, судя по всему, мы уже приближаемся к месту преступления.
По крепкому мосточку минуем обмельчавшую речку, скорее даже ручей, и взбираемся на высокий холм, заросший чалой травой. Сразу за ним виднеются бревенчатые дома, окруженные золотистыми полями.
В отдалении, на краю деревни, располагается белая церквушка, от которой доносится негромкий колокольный звон.
Убийство здесь — всеобщая беда. Побросав все дела, и стар и млад высыпает из домов, огородов, полей на главную проселочную дорогу. Селяне охают, стонут, кричат, плачут…