— Да уж, не близкая, — Настоятель прищурился и, поправив на голове черный клобук, предложил отобедать чем бог послал.
— Разделите с нами нашу скромную трапезу, — добродушно хохотнул монах.
Трапеза и в самом деле оказалась скромной — каша «кускус» да вареная рыба, — зато весьма обильной, что было вовсе не лишним после весьма утомительного пути.
— А здорово здесь кормят! — толкнув локтем приятеля, негромко заметил Луи.
— А-а-а! — Нгоно хихикнул. — Ты, видно, вовсе не прочь стать монахом?
— Тихо вы, — приструнил парней Александр.
За столом следовало вести себя скромно. К тому же Саше никогда не нравились безличные предложения типа: кормят, приглашают, платят… Хотелось узнать: кто кормит, зачем, с какой целью, на какие такие средства? Ну, здесь пока в этом смысле все было понятно. Покормить пилигримов, да пусть себе идут с Богом! Остаться почему-то не предлагали, может, хватало уже монахов? Или имелась какая-то другая причина, о которой отец настоятель почему-то умалчивал.
В трапезной — гулком, с высоким потолком, зале, даже сейчас, ясным днем, полутемном из-за узких бойниц-окон, — собрались, наверное, все послушники и монахи, всего около двух десятков человек, включая игумена. Перекрестились перед трапезой, отец настоятель прочел молитву.
Ели молча, скромно потупив глаза, видать, здешний устав не поощрял болтовню. А вот Саша, немного подумав, решился его нарушить. Посидел, облизал ложку и негромко промолвил с восхищением:
— Отче! Сколь многолюдна у вас братия для столь отдаленных мест, куда, вне всяких сомнений, нужно нести слово Божие, не убоявшись трудностей и строгостей монастырского устава.
— Это еще не все, — ухмыльнулся монах — А про строгость устава ты верно сказал, мил человек. Есть у нас один послушник, так он в отдельности живет, в убогой хижине, ни с кем не общаясь. Сам на себя наложил епитимью, сказал, пока еще в братья пойти не достоин! Подвиг веры решил совершить. Отшельник.
— Что вы говорите? Отшельник? — Хевдинг насторожился — Поистине, это святой человек… А можно на него взглянуть? Напитаться святостью.
— Брат Лазарий еще не святой, но к тому стремится. Я пошлю братьев показать вам дорогу.
Сутулый монах привел Александра и его людей к хижине, располагавшейся километрах в двух от обители, в заросшей камышами неудоби. Плетеные, наспех обмазанные глиной стены, камышовая крыша и целые тучи москитов.
— Черт! — прихлопнув комара на лбу, шепотом выругался Ингульф, и Саша едва не влепил ему подзатыльник. Тоже мне, святой странник, а нечистого запросто поминает. Рукоприкладствовать не стал, конечно, хотя и очень хотелось, но посмотрел выразительно. Ингульф понял, потупился и больше уже не ругался.
— Ну и где же отшельник? — подойдя к проводнику, спросил Александр.
— Тсс! — Чернец приложил палец к губам — В это время он всегда молится на берегу и что-то рисует на песке тростинкой. Но вы будьте осторожны, он вообще-то блаженный!
— Блаженный?
— Ну да, немного не в себе. Слова непонятные говорит, заговаривается.
— А где этот берег?
— Да вот, по тропинке…
Седой старик с растрепанной шевелюрой стоял на коленях, лицом к синей озерной глади и, что-то бормоча, водил по песку палочкой.
— Ну вон он… — Монах-проводник благоговейно попятился — Слышите? Заговаривается! Может, он так разговаривает с Господом?
— Может, и с Господом… — Александр прислушался и неожиданно четко услышал:
— Если представить, что данная константа равна числу пи, то… а если — не так? Если взять за переменную другое… Дьявол! Все равно — не хватит энергии, просто не хватит. Откуда же ее здесь взять?
— Бонжур, месье профессор! — неслышно встав за спиной старика, громко поздоровался хевдинг.
— Бонжур, бонжур, — Профессор рассеянно оглянулся, — Ой!
Глава 17 Весна 439 года Вандальская Африка Весь флот Карфагена!
Лоик был возбужден. Его одолевали беспорядочные идеи.
Мишель Бонт. Пески Луары[1]Старик рисовал на песке формулы, чертил схемы, графики, диаграммы.
— Как вы меня отыскали, месье Александер? И откуда знаете, что я профессор?
— Потом расскажу, — Улыбаясь, Саша опустился на песок рядом. Всмотрелся…
— Господин профессор… Это — то, о чем я подумал?
— А о чем вы… Боже! Ну конечно же, — о чем же еще думать нам с вами?!
— Не только нам, есть еще трое.
— Трое? — Старик испуганно оглянулся, — Вы хорошо их знаете?