Он повторил вопрос на двух языках — французском и английском. Кажется, в дальнем углу кто-то зашевелился… Ну да, так и есть! Вот уже и спросили:
— Асдинг? Силинг? Ромей?
— Русский я, Сашкой звать. Можно — Александр. А ты кто будешь, брат? И кто эти сволочи? Ну, нароют они на свой хребет, псины!
— Германикус эго сум… Эго сум германикус, номес — Ингульф.
— Ингульф? Красивое имя. Ингульф Германикус… Почти по-латыни.
— Латинус — нон! Германикус сум!
Голос казался подростковым, звонким, только каким-то усталым. Да уж, станешь тут усталым.
— Ингульф эго сум… Ки эс ту?
Гляди-ка, по-испански он говорит, что ли? Очень похоже на французский «Ки э тю?» — «Кто ты?»
— Я Александр. Же суи Александр… Рюс. Рашен.
— Александер Рюс… Карфагеньенсис?
— Говорю тебе — русский я. А ты, значит, испанец… Эспаньол?
— Ингульф. Ингульф эго сум.
— Да понятно, что Ингульф, понятно. Ты как здесь оказался, парень? Тоже эти сволочи схватили?
Дальнейшая беседа, однако, не заладилась — мало было понятных для общения слов, да и голова у Саши гудела, словно церковный колокол в престольный праздник Плюс ко всему темно. И еще вопрос, стоит ли этому соседу доверять? Может, он-то как раз и есть вор. Может, его за дело схватили. Да и вообще, утро вечера мудренее.
— Ну, Ингульф, не знаю, как ты, а я спать… Судя по голосам — нас во дворе караулят, да и стены тут вроде бы без щелей. Ладно, завтра поглядим, что к чему.
Он готовил куша. Так называлось это, вне всяких сомнений, одно из самых изысканных блюд тунисской кухни. Блюдо очень непростое, но это было Александру только в радость. Именно от этой изысканной сложности он и получал наслаждение как в процессе готовки, так и при поедании — не в одиночестве, конечно же, а в компании красивой девушки или друзей.
Взяв нежную лопатку специально выбранного на местном рынке ягненка, Саша тщательно натер ее оливковым маслом, смешанным с солью, розмарином, мятой и кайенским перцем, положил в глиняный казан и, плотно закрыв крышкой, поставил на медленный огонь. Теперь осталось приготовить хариссу. Для этого понадобится жгучий перец чили, тмин, чеснок, кориандр, если еще осталась и мята, то можно и ее пустить в дело. Положить специи в оливковое масло, тщательно все перемешать, пока не получится этакая густая паста, вот ее-то потом и добавить в кускус — гарнир из пшеницы или варенной на пару манной крупы.
Ну вот, пока возился с приправами, кажется, подоспело и основное блюдо! Вытерев руки о фартук, Александр приоткрыл крышку, понюхал… Пахло каким-то дерьмом!
Выругавшись, молодой человек открыл глаза. Откуда-то сверху, из узенькой щели в двери, в сарай, где он так и валялся связанным, проникал тусклый дневной свет. Голова трещала, прямо раскалывалась, саднила грудь.
— Ммм… — Застонав, Саша попытался сесть.
С третьей попытки получилось. Прислонился спиной к глинобитной стенке, осмотрелся: в углу, прижав коленки к груди, спал какой-то парень, похоже, вчерашний собеседник.
Боже, какой же он грязный! И одет соответствующе: какие-то узкие, оборванные до грязных исцарапанных коленок штаны, похоже, что из козлиной шкуры, точно такая же грязная жилетка прямо на голом теле, босиком. Волосы длинные, спутанные, непонятно какого цвета. Клошар, настоящий клошар, бродяга! Однако черты лица явно европейские — это было видно даже при таком тусклом свете.
Совсем еще молодой парень, подросток, лет, может, пятнадцати или около того. Да-а, такой вполне мог украсть что-нибудь.
Застонав во сне, парень перевернулся на другой бок, спиной к Саше. Руки у юного клошара вовсе не были связаны, а вот запястья каскадера туго стягивали то ли веревки, то ли кожаные ремни. Ну конечно, после вчерашней-то драки!
Снаружи быстро светлело. Вот уже послышались чьи-то голоса, ругань… Потом, кажется, кто-то кого- то побил.
Кое-как поднявшись на ноги, Александр внимательно осмотрел довольно массивную дверь. Такую с ноги не выбьешь, особенно если засов снаружи так же хорош. А стали бы они использовать плохой засов? Если б так, то парнишка-клошар давно сбежал бы.
Черт, жаль, щель высоко, под самым косяком, не рассмотреть, что там во дворе делается, остается только слушать.
Саша приложил к теплой доске ухо. Все то же: ругань, крики. Ага, смех! Довольный такой, заливистый, девичий или детский. Похоже, не все так грустно, товарищи!
Молодой человек обернулся: показалось, будто парень в углу снова зашевелился.