Луи держался. Трудно было, иногда вообще казалось — невозможно, но держался. Слезы глотал пополам с песком и едкой от костра из верблюжьего помета сажей, все вспоминал… Нет, не мать. Отец давно, еще в самом раннем детстве на охоте погиб, а убитых фульбе мать, сестер, братьев и прочих родственников вспоминать было больно. Тут и так несладко, к чему еще и воспоминания эти? Лучше вот… Что там дальше-то, если по Сене, на батомуш? Мост Александра Третьего? Нет, мост Искусств.
— Все сидим? — На палубе показался Алим Кишанди, хозяин судна.
Кто он был, араб, бербер или вообще еврей, Луи не особенно интересовался. Знал одно — месье Кишанди тот еще выжига! Мало того что он забрал в оплату за «провоз» все, что у несчастных беженцев имелось, так они еще и горбатились на него три месяца подряд совершенно бесплатно. Жили на старом портовом складе, снятом для них ушлым контрабандистом в Карфагене, около рю Виржиль. Древние развалины, не особенно-то и людный порт, невдалеке — за авеню Хабиба Бургиба — одноколейная железнодорожная ветка.
Карфаген… Говорят, в древние времена это был жутко знаменитый город, Луи об этом читал в школьном учебнике. Да уж, были времена, но они давно прошли, и ныне Карфаген — всего лишь пригород Туниса, правда с римскими термами и национальным музеем, что располагался в бывшем соборе Людовика Святого. Луи, конечно, хотел бы туда сходить, но, увы, хозяин требовал работать!
От заката и до рассвета беженцы ловили и разделывали рыбу — чем больше, тем лучше. Алим Кишанди не упускал случая показать свое недовольство, мол, только по доброте душевной и согласился, рискуя жизнью, переправить «этих бездельников». Ага, по доброте душевной, как же! Вкалывали, как рабы! Не только рыбой занимались, еще и ограду вокруг хозяйского особнячка поправили, а особнячок-то располагался в богатом предместье Сиди-Бу-Саид с белыми и голубыми домами. Можно сказать, райское местечко, даже нет автомобильного движения — запрещено! Как и строить дома другого, не белого и не голубого цвета — тоже. В общем, тот еще хмырь был «почтеннейший негоциант» Алим Кишанди, что уж туг говорить, использовал дармовый труд на всю катушку. Правда, похоже, не обманул: они плыли на Корсику.
— Если вдруг пограничный катер, мы — мирные рыбаки из Бизерты, просто немного сбились с пути, судно-то старое, — обмахиваясь газетой, инструктировал почтительно столпившихся вокруг беженцев месье Кишанди. Кишанди-реис — так он любил себя называть, — Как подойдем к деревне, я скажу, переправитесь на лодке. А уж там, если попадетесь — ваша вина, вам и отбрехиваться, ясно?
— Ясно, реис.
Ну а что тут еще-то скажешь?
Луи только добавил еще:
— Месье! Газетку оставьте почитать… пожалуйста.
Кишанди-реис прищурился, но газету дал:
— Можешь потом выкинуть или по-другому как-нибудь употребить, — Захохотав, контрабандист поднялся в рубку.
Вот в этот-то момент судно едва не врезалось в древние корабли, схватившиеся в суровой морской битве. Немного одуревшие от вынужденного безделья беженцы смотрели во все глаза:
— Глянь, глянь, чего там!
— Смотри, он ему сейчас башку отрубит!
— А этот вон, упал…
— А тот-то! Тот!
— А этот…
— Чего тут такое делается-то, а?
Ну Аннелез, ну башка тупая! Сразу видно — Берег Слоновой Кости. Диагноз, можно сказать.
Луи усмехнулся:
— Это морские разбойники, пираты. Сейчас, дружище Аннелез, они и на нас кинутся, так что спасайся!
— Что, и в самом деле пираты? — озабоченно переспросил парень.
— Маленький ибо тебя разыгрывает, братец! — обернувшись, с ухмылкой пояснил Нгоно — Проще говоря — дурит.
— Да я шучу просто!
«Дурит…» Ну это ж надо так сказать! Сразу видно — фульбе. Сволочь краснокожая.
— Это они, Аннелез, кино снимают.
— Кино? Ах да… А где же камера?
— Да во-он, на том катере.
Луи показал рукой, и д'ивуарец понятливо закивал:
— Вижу. А чего они нам кулаками машут? Чего мы им сделали-то?
— Чего-чего… Непонятно? В кадр влезли! Можно понять: снимали себе, снимали древность и вдруг — на тебе, «L'Etoile» во всей красе, с чадящим двигателем, некрашеная…
Фульбе — сволочуги! — неожиданно расхохотались:
— Так наша шхуна на древний корабль похожа!
— Ага, такую в кино увидят, так зрителей точно стошнит!