Когда Орм кончил и сел на место, представители всех трёх округ переглянулись между собой, и некоторые из них прошептали что-то одобрительно. Сони Зоркий был первым, кто высказал своё мнение.
— Отрадно слышать, что мудрость сохранится в тех приграничных землях, где умру я и Угги. Орм из Гронинга, несмотря на твою молодость, ты сказал мудрые слова. Я не буду довольствоваться лишь тем, что назову твоё предложение достойным, я сам заплачу недостающую часть той трети от всей суммы. Некоторых из вас это может удивить, ибо всем известно, сколько у меня детей, и всем им я должен помогать. Но есть преимущество и в том, чтобы иметь большую семью. Даже если я решу внести четверть этой трети, я смогу это себе позволить, ибо я соберу эту сумму с моих шестнадцати взрослых сыновей, которые большую часть времени проводят в лесу. Итак, если я возьму с каждого из них по две шкуры, то я смогу заплатить свою долю, и у меня ещё немного останется на собственные нужды. Я готов помочь Агни из Слэвена, ибо его мать была одной из двоюродных сестёр моей четвёртой жены. Но пусть все не сидят, прикусив языки, пусть каждый, кто желает, присоединится ко мне, открыто скажет об этом и добудет себе славу в этом собрании.
Токи, сын Серой Чайки, поднялся и заявил, что не в его привычках скупиться, когда другие люди щедры.
— И я говорю это, — добавил он, — хотя я только торговец шкурами, которого, увы, самого часто обдирают. У меня немного добра, но я никогда и не добивался большего. Многие из вас это знают, ибо я платил им хорошие деньги за плохие шкуры. Но мне хватит добра, чтобы присоединиться к Орму и Сони, сколько бы они ни дали.
Угги Косноязычный начал запинаться и заикаться, что с ним случалось всегда, когда он волновался. Наконец ему удалось сказать, что это решение принесёт славу как людям из Геинге, так и людям из Вэренда, и он сам готов дать столько же, сколько дадут те, кто говорил перед ним.
Два человека из Геинге, Чёрный Грим и Торкель Волосатые Уши, выкрикнули, что не позволят, чтобы вэрендцы превосходили их в щедрости, и они тоже собираются войти в долю. Олаф Летняя Пташка сказал, что не видит причины, по которой другие люди должны снискать славу, поэтому он готов дать вдвое больше, чем кто-либо другой.
— Вот мой шлем, — добавил он, — кладите всё сюда, а Токи, сын Серой Чайки, раз уж он купец, будет взвешивать деньги, дабы не получилось ошибки.
Токи послал раба за весами, и всё больше и больше людей из Геинге и из Вэренда готовы были заплатить часть денег, ибо они видели, что дёшево могут добыть славу, поскольку чем больше людей войдут в долю, тем меньше будет сама доля.
Но Олаф Летняя Пташка напомнил, что никто ещё не слышал от Гудмунда из Уваберга, сколько готовы дать он сам и другие родичи.
Гудмунд поднялся на ноги с замешательством на лице и сказал, что над этим делом нужно хорошенько подумать, ибо шестая часть всей суммы — это довольно много для него и его родичей.
— Никто не может назвать меня скупым, — сказал он, — но я всего лишь бедный крестьянин, и Орм из Гренинга заблуждается, полагая, что я кто-то иной. В моём доме мало серебра, и, я думаю, его немного в домах остальных родичей Слатти. Эта ноша слишком тяжела для нас. Но если нас попросят внести половину шестой части, я думаю, всем вместе нам удастся наскрести эти деньги. Среди вас столько богатых и известных людей, чьи кошели набиты серебром, и им ничего не стоит дать лишнюю половину шестой части в придачу к той трети, которая уже была обещана. Сделайте это, и ваша слава увеличится, а меня вы избавите от нищеты.
Услышав это, законоговорители, их избранные земляки и остальные участники тинга заревели от хохота, ибо всем было известно, что богатство Гудмунда превышала лишь его скупость. Когда он понял, что не найдёт поддержки своему предложению, он наконец уступил, и два человека, которые выступали от родичей Агни, пообещали, что их доля будет выплачена.
— Будет лучше, — сказал Сони Гудмунду, — если ты тоже соберёшь эти деньги сейчас, раз здесь присутствует такое множество твоих родичей и друзей. А я сам соберу деньги, причитающиеся с родичей Агни.