Карамон кивнул и накрыл ладонью тонкую руку брата.
- Один из этих паршивых стражников остановил и нас, - сказал воин. -Можете вообразить, они намылились конфисковать Рейстов посох... Как они там выразились, "для дальнейшего изучения". Я показал им свой меч, и они тут же передумали... Рейстлин высвободил руку и презрительно скривил губы. Танис спросил его:
- Что было бы, если бы они все-таки отняли посох?
Золотые глаза мага блеснули из-под капюшона.
- Они умерли бы жуткой смертью, - прошелестел его голос. - И отнюдь не от меча моего брата!
Полуэльфу сделалось зябко... Тихие слова мага содержали куда больше угрозы, чем шумная похвальба Карамона.
"Что же это за жезл, если гоблины готовы из-за него на убийство?" -задумался Танис.
- По слухам, худшее еще впереди, - негромко заметил Стурм. Друзья пододвинулись ближе. - На севере собираются армии, - продолжал рыцарь. -Армии каких-то страшных существ... Нелюдей. И все говорят о войне.
- Я слышал то же самое, - сказал Танис.
- И я, - кивнул Карамон. - А еще... Чувствуя, что это надолго, Тассельхоф отвернулся и зевнул. Кендеру было скучно; он принялся оглядывать гостиницу в поисках новой забавы. Глаза его обратились на старца, который все так же сидел у огня, рассказывая сказку мальчишке. Но не только ему: Тас заметил, что и варвары внимательно вслушивались. А потом... Потом у него попросту отвисла челюсть. Ибо женщина откинула капюшон и блики огня легли на ее волосы и лицо. Восхищенный кендер так и застыл. У нее было лицо мраморной статуи: правильное, безупречное и бесстрастное. Однако восхищение кендера относилось в первую очередь к ее волосам. Подобных волос он никогда еще не видал, и в особенности - у жителей Равнин, которые, как правило, были темнокожи и темноволосы... Нет, ни один ювелир, запасшийся золотыми и серебряными нитями, не смог бы выпрясть ничего подобного ее бледно-золотым волосам, мерцавшим в свете огня... И еще один человек внимательно прислушивался к речам старика. Он был одет в темно-коричневые с золотом одежды Искателя. Он сидел за круглым столиком и потягивал вино, подогретое с пряностями. Уже несколько опустевших кружек стояло перед ним на столе; пока Тас смотрел на него, он мрачно потребовал еще.
- Это Хедерик, - шепнула Тика, пробегая мимо стола, за которым расположились друзья. - Высокий Теократ...
- Вина!.. - вновь потребовал тот, и Тика помчалась на зов. Хедерик зарычал на нее, ввернув что-то насчет из рук вон плохого обслуживания. Было видно, что Тика уже собиралась резко ответить ему... Но только прикусила губы - и промолчала.
Старец между тем кончил сказку, и мальчик вздохнул, а затем любопытно спросил:
- Ты, дедушка, все по правде рассказываешь про древних Богов?
Тассельхоф видел, как нахмурился Хедерик. Кендеру оставалось только надеяться, что он не будет приставать к старику. Тас тронул за руку Таниса и кивнул головой в сторону Искателя, сопроводив свой жест взглядом, говорившим о возможной опасности.
Друзья обернулись... И красота женщины с Равнин тотчас сразила их в самое сердце. Они смотрели на нее, не в силах выговорить ни слова.
Голос старика неожиданно отчетливо прорезал нестройный людской гомон: Мои рассказы воистину правдивы, малыш. А впрочем, - старец смотрел прямо на женщину и ее рослого спутника, - спроси вот этих двоих. Они хранят древние легенды у себя в сердце...
- В самом деле? - Мальчик обрадованно повернулся к женщине. -Расскажи хоть одну!
Она отшатнулась в тень, на лице ее отразилась тревога: она тотчас заметила взгляды Таниса и его друзей. Мужчина придвинулся к ней, явно собираясь защитить ее в случае чего, рука его потянулась к оружию. Он смотрел сурово и мрачно, в особенности на увешанного оружием богатыря Карамона.
- Ишь дерганый, - проворчал Карамон. Но и его рука поползла к рукояти меча.
- Ничего удивительного, - сказал Стурм. - Стеречь такое сокровище!.. Он, между прочим, в самом деле ее телохранитель. Насколько я понял из их разговора, она в своем племени - царственная особа или что-то вроде того. Хотя, если судить по некоторым взглядам, их взаимоотношения этим не исчерпываются... Тут женщина протестующе подняла руку:
- Прости, старец, но я плохая рассказчица... - Друзья с трудом расслышали ее голос. - Я не умею... Она говорила на Общем языке медленно, с ужасным акцентом.
Радостное ожидание на лице мальчика сменилось горьким разочарованием. Старик ласково потрепал его по спине, потом посмотрел женщине прямо в глаза.
- Может, ты и вправду не мастерица рассказывать, - проговорил он ласково. - Но вот песни петь ты умеешь, не так ли, Дочь Вождя? Спой мальчику свою песню, Золотая Луна. Ты знаешь, о какой я говорю.
В руках у него появилась лютня; никто так и не понял, откуда он ее вытащил. Он протянул ее женщине, смотревшей на него с изумлением и испугом.
- Откуда ты... Знаешь меня, господин мой? - спросила она.
- Это не важно, - старик улыбнулся. - Спой нам, Дочь Вождя.
Она взяла лютню, и было заметно, как дрожали ее руки. Ее спутник шепотом принялся возражать, но она как будто не слышала. Она не могла отвести взгляда от черных мерцающих глаз старика. Медленно, точно в трансе, начала она перебирать струны. Грустные аккорды поплыли сквозь нестройный гул голосов, и всякий шум немедленно прекратился. Все взгляды обратились на Золотую Луну, но она едва ли замечала. Ее песня предназначалась лишь старику.
Беспредельна саванн страна.
Лету радуются луга.
А принцесса Золотая
Луна Полюбила сына бедняка.
Разлучает их Вождь-отец,
Бесконечно длинна дорога...
Беспредельна саванн страна.
Лету радуются луга.
Траву прибивает дождь,
Набрякли тучи тоской.
Речного Ветра шлет Вождь
На восток - далеко-далеко.
На поиски волшебства,
За утренний край небес...
Траву прибивает дождь,
Набрякли тучи тоской.
Речной Ветер, где ты, где ты?..
Вот уж осень сменила лето.
Я гляжу на восток,
Я встречаю восход.
Одинокое солнце встает вдали над горами...
Стылый вихрь летит над травой
Дуновенье близкой зимы.
Он вернулся едва живой,
А в глазах - отраженье тьмы.
Он принес голубой жезл,
Льдисто-голубой жезл...
Стылый вихрь летит над травой
Дуновенье близкой зимы.
Неприютно в степи глухой.
Нескончаемо длится ночь.
Вождь смеется над женихом,
Прогоняет воина прочь.
Он велит народу побить
Речного Ветра камнями...
Неприютно в степи глухой
Нескончаемо длится ночь.
Над степями ветры, гудят.
День предзимний все холодней
К любимому Дочь Вождя
Бросается в град камней.
Синим пламенем вспыхнул жезл
И обоих унес с собой...
Над степями ветры гудят
День предзимний все холодней...
Отзвучал последний аккорд, и в комнате воцарилась тишина. Глубоко вздохнув, женщина отдала лютню старику и снова отодвинулась в тень.
- Спасибо, милая, - улыбнулся старик.
- А сказка будет? - спросил малыш с надеждой.
- Непременно, - ответил старик и поудобнее устроился в кресле. -Однажды великий Бог по имени Паладайн...
- Паладайн? - переспросил малыш. - Я никогда не слышал о таком Боге. Из-за столика, где сидел Великий Теократ, послышалось раздраженное фырканье. Тассельхоф бросил взгляд на Хедерика: тот хмурился, лицо его было багрово. Старец, казалось, не замечал этого.
- Паладайн, деточка, это один из древних Богов. Ему давно уже никто не поклоняется.
- А почему он ушел? - спросил мальчик с любопытством.
- Он никуда не уходил. - Улыбка старца стала печаль ной. - Наоборот, это люди отвернулись от него в черные дни Катаклизма. Они винили в разрушении мира Богов, а не себя, как то следовало бы по всей справедливости. Слышал ли ты когда-нибудь "Песнь о Драконе"?
- Конечно, слышал! Я так люблю сказки о драконах! Вот только папа говорит, что это все выдумки. А я верю в драконов. Я так хочу увидеть хоть одного!
Тень печали легла на лицо старика, сделав его поистине древним. Он погладил мальчика по голове.