Мастер смотрел на дракончика сверху вниз из затянутой тьмой высокой ниши:
— В твоем голосе звучит отчаяние, Урниш.
— Потому что я в отчаянии!
— Тебя послали на Землю, к смертным, чтобы спасти их. А ты вместо этого увлекся, потворствуя своим склонностям, ухудшив ситуацию. Врата продолжают оставаться открытыми, и действительно час от часу открываются все шире из-за одной лишь твоей нерадивости.
Урниш вытянул змеиную шею, уронил голову, ткнулся носом в плотный мрак:
— Мне стыдно, Мастер. Но, повторяю, поделать ничего не могу. Она переполняет меня, каждое мгновение бодрствования я вижу перед собой лишь ее.
— Ты пробовал спать?
— Когда я сплю, мне снятся сны. А когда мне снятся сны, я оказываюсь всецело в ее рабстве.
Мастер вздохнул, почти так же как дракончик вздыхал в квартире Маргарет:
— Как ей удалось столь прочно привязать тебя к себе?
— Не привязывая меня вовсе. Она просто есть; и мне невыносимо находиться вдали от нее. Помоги мне, Мастер. Я так люблю ее, но я хочу быть силой добра, как велел мне ты.
Мастер медленно и осторожно развернулся в полную длину. Очень долго в гробовой тишине изучал он сокрушенные и кающиеся глаза дракона.
Затем произнес:
— Времени мало, Урниш. Положение становится отчаянным. Джинн, ифрит, химеры, гульгули — все они неистовые разрушители. Победить не дано никому. Земля станет пустыней. Смертных ждет конец. Ты должен вернуться и должен перебороть любовь, хотя бы и всей силой магии, которой обладаешь. Оставь ее. Оставь ее, Урниш.
— Это невозможно. У меня не получится.
— Ты молод. Едва разменял первую тысячу лет. Борись. Помни, кто — и что — ты. Возвращайся и спаси их. Они бедные маленькие существа, понятия не имеющие о том, какие опасности окружают их. Спаси их, Урниш, и спасешь ее… и себя заодно.
Дракончик вскинул голову:
— Да, Мастер.
— Тогда иди. Ты пойдешь и будешь стараться изо всех сил?
— Я буду очень стараться, Мастер.
— Ты сила добра, Урниш. Я верю в тебя.
Маленький дракон не ответил.
— Она знает, кто ты? — спросил Мастер, помолчав немного.
— Нет. Она думает, я хитрая игрушка. Искусственная форма жизни, созданная на забаву людям.
— Хитрая игрушка. Ну-ну. На забаву. — Голос Мастера был ледяным. — Что ж, иди к ней. Забавляй ее, Урниш. Но долго это продолжаться не может, понимаешь? Не может и не должно.
Кроха-дракон вновь вздохнул и закружился вихрем искр, возвращаясь в измерение смертных. Мастер, присев на мохнатые задние лапы, погрузился в себя — посмотреть, не брезжит ли где надежда.
Внутри было слишком сумрачно. Ответов не нашлось.
Дракончик материализовался в бледно-янтарном сиянии, озарившем третью и четвертую полки книжного шкафа. Очевидно, прошло немало часов: последние лучи солнца уже не проникали в окно; время здесь и там текло с разной скоростью; стояла ночь, но щупальца неспокойного тумана обвивали все, кроме вершины Телеграфного Холма.
Квартира была пуста. Маргарет исчезла.
Дракон съежился и задрожал, сердито фыркая. Маргарет ушла! Даже не подозревая, какие опасности подстерегают ее за каждым углом, там, на поле боя, которым стал Сан-Франциско. Урниш приходил в ужас и смятение, когда она отправлялась на улицу, но, конечно, женщина не догадывалась, как рискует.
Куда же она отправилась? Возможно, навестить одного человеческого самца на Клемент-стрит; возможно, она прогуливается по зябким склонам Линкольн-парка; возможно, работает на общественных началах в громадной клинике на горе Парнас; возможно, мечтательно разглядывает витрины центральных магазинов. И все это время, где бы она ни была, подвергается страшной опасности, не ведая о стычках демонов и прочих потусторонних беспорядках, творящихся по всему городу.
«Я отправлюсь наружу и разыщу ее», — решил Урниш; и тут же дракончика объял ужас, от которого по гибкой спинке побежала волнами зеленая рябь. Сунуться в это безумие? Рискнуть успехом миссии, рискнуть собственным существованием, рыскать по скованным туманом улицам, где притаились в засаде баньши, оборотни-питоны, голодные тыквенные рожи-фонари, — и только лишь для того, чтобы найти ее?
Но Маргарет в опасности, и это для него самое главное.
— Ты меня совсем не слушала, да? — представил, как обращается к ней, дракон. — Врата открыты, город превратился в полигон для монстров, а когда я сказал тебе это, ты засмеялась, ты пропела: «Как мило, как мило» — и пропустила все мимо ушей. Тебя что, совсем не заботит собственная безопасность?
Нет, конечно, собственная безопасность заботила ее.
У нее просто не было ни малейшего основания принимать дракончика всерьез. Он был «птенчиком»; он был «дорогушей»; он был моделькой дракона карманного размера, прелестным произведением искусства, хитроумным изделием с тончайшим механизмом, ловко помещенным внутрь игрушки без стыков и спаек; и больше ничем.
Но он являл собой нечто большее. Он страж, он посланец, он сила.
«Да. Я страж, — твердил он себе, уже выскальзывая за дверь и озираясь в поисках Маргарет. — Я страж… Почему же мне так страшно?»
Зловещая тьма окутала город. Сквозь плотную фланель тумана не видно было ни звезд, ни луны, ни блеска глаз. Но каждая крыша, каждый фонарь, каждая припаркованная на обочине машина мерцали демоническим светом, свойственным обитателям нижних сфер, которые яростно вцепились сейчас в захваченную территорию и бросают вызов всем остальным: только попробуйте отберите!
Дракон содрогнулся. Это сделал он. Врата, бывшие крохотным проколом в мембране, разделяющей континуумы, теперь превратились в зияющую брешь, сквозь которую непрерывным потоком лились в Сан-Франциско всевозможнейшие виды ужасающих созданий; и все из-за него, посланного сюда, чтобы заделать первоначально малюсенькую дырочку, но промедлившего, отвлекшегося, затянувшего дело, воспылавшего страстью к существу из этого бледного и нелогичного мира.
Что ж, да будет так. Что сделано, то сделано. Его одержимость не меньше ощущаемой им вины. И даже сейчас, когда силы разрушения кишат в каждом уголке города и вскоре выплеснутся за его пределы, дракончика заботила только Маргарет, Маргарет, Маргарет, Маргарет.
Его возлюбленная Маргарет.
Где же она?
Он окружил себя защитной зэбиль-сферой как раз вовремя, чтобы отразить атаку какой-то космато-клювастой твари, вырвавшейся из неоновой вывески «Пиццы-Хат» на углу, и сотворил вузуд-заклинание поиска. Поиска Маргарет.
Лучи сознания устремились вверх, в стороны, пробивая тяжелый зябкий туман, обшаривая город. На юг к Маркет-стрит, на запад к Ван-Несс: Маргарет нет. Где бы ни шарил разум Урниша, он натыкался лишь на бесовскую черноту: тараторящих шайтанов, мерзких стеклянноглазых газулей, стаи яростно клекочущих дибенов, сотни и сотни видов жутких выходцев из злобной плазмы, отделяющей мир смертных от мира кошмаров.
Маргарет? Маргарет!
Урниш тянулся все дальше и дальше, пытаясь нащупать ее хрустальными копьями вузуд-чар. Орды демонов не могли воспрепятствовать мощным выпадам невидимого оружия поиска. Пускай бьют копытами и шипят, пускай прыгают и становятся на дыбы, пускай изрыгают реки яда, пускай творят что хотят: ему все равно. Он ищет свою возлюбленную, и это все, что имеет сейчас значение.
Маргарет, где ты?
Розыски сильно осложняли интенсивные противоречивые излучения, испускаемые жителями Сан-Франциско. Как будто мало того, что сюда проникли орды призраков и инкубов, ламий и василисков, психопомпов и прочих, — исконные обитатели города, думал Урниш, являли собой страннейший набор раздражительных и раздражающих недовольных. Все, кроме Маргарет, конечно. Она — исключение. Она — совершенство. Но остальные…
Что это они тут кричат? «Америка вон из Карпат! Руки прочь от Карпат!» Где это — Карпаты? Существовали ли они вообще месяц назад? Но митинг протеста в защиту их автономии — вот он, пожалуйста.
А эти, в четырех кварталах отсюда, орут еще громче: «Белуджистан под суд! Довольно попирать права человека! Требуем введения войск! Белуджистан под суд! Белуджистан под суд!»