Ровно столько, ни больше ни меньше, я могла сказать, не выложив при этом всю подноготную. Дракон пребывал в нашей семье со времен династии Мин, когда мой пра-пра-пра-и-так-много-раз-дядюшка, евнух, императорский посредник в торговле между Пекином и Сиамским королевством Аюттхая, [55]обманом заставил его следовать за своей джонкой по реке Чао-Прая, и заточил его близ узких каналов у маленькой деревни, ставшей впоследствии Бангкоком, Городом ангелов, Резиденцией Вишну, Великой столицей девяти драгоценностей и так далее, и так далее (загляните в Книгу рекордов Гиннесса и узнаете полное название нашего города), который его обитатели ласково называют просто Городом ангелов и так далее. А все потому, что дракон открыл моему многократно-прадяде, что кажущееся неуязвимым Королевство Аюттхая однажды будет захвачено королем Пегу и столица Сиама переместится сюда, в непритязательную деревеньку в дельте Чао-Прая. Дракон рассказал ему это, потому что, как всем известно, смертельно раненный дракон, должным образом подчиненный, обязан правдиво ответить на три вопроса. Два других вопроса мой многократно-пра-дядя истратил, выясняя, удастся ли ему когда-нибудь восстановить свое мужское достоинство и испытать оргазм; на это дракон лишь расхохотался, и смех его вызвал небольшое землетрясение, разрушившее летний дворец лорда Кейкендаала, голландца, женатого на представительнице низшей ступени сиамской аристократии, что косвенным образом отложило «опиумную войну» тысяча шестьсот семьдесят седьмого года почти на двести лет, [56]— факт, естественно, не занесенный в исторические книги, но передающийся в нашей семье из поколения в поколение.
В нашей семье существует и такая традиция: каждый член семьи имеет право рассказать о существовании дракона одному — и только одному — чужаку. Если чужак выбран правильно, члена нашей семьи ждет счастливая жизнь; если же выбор неразумен и чужак оказывается не заслуживающим доверия — неудачи будут преследовать и того, кто открыл секрет, и того, кому он открылся.
Я еще не была уверена в Бобе на все сто процентов, и мне не хотелось зря растранжирить свой единственный шанс. Но тем вечером, когда я руководила ритуальным отсечением драконьего плавника, средь ясного неба грянул гром: отец преподнес сногсшибательную новость.
Нашего дракона, конечно, невозможно увидеть всего целиком. Здесь, на кухне «Кафе „Радуга“», в стене темнело отверстие около девяти футов диаметром. Один виток дракона выходил через эту дыру из стены, тянулся вверх и скрывался в точно таком же потолочном отверстии. Не знаю, где дракон кончался — или начинался. Могу лишь предположить, что у нас находился участок из района хвоста, поскольку он был довольно тонок. Дракона я видела только во сне и на картинках. По слухам, этот дракон тянулся до самого Нонтхабури, [57]гибкое тело извивалось в древних канализационных трубах и под фундаментами вековых зданий. К нашему семейству его привязывало старинное заклятие, начертанное на свитке, возлежащем на алтаре богов-хранителей нашего домашнего очага — как раз над кассовым аппаратом ресторана. Дракон был невообразимо стар и невообразимо изнурен, оглушен и измучен тремя тысячелетиями людской магии; его чешуя так потускнела, что мне приходилось наводить на нее глянец полиролем для мебели, чтобы придать хоть какое-то подобие драконьего великолепия. И конечно, он все еще был смертельно ранен, еще с того боя с многократно-пра-дядей; тем не менее, чтобы умереть, ему требовалось много, очень много времени, тем более что он оставался рабом свитка, которым владели мы.
Впрочем, о том, что он еще жив, мы знали. Дракон дышал, хотя дыхание это было весьма редким. Даже не дыхание — скорее, по телу его пробегала рябь и вдалеке слышался хрип, точно где-то оседал старый дом. И естественно, плавник отрастал заново — происходила регенерация. Если бы не это, ресторан не продержался бы в бизнесе так долго.
Плавник, который мы периодически «пожинаем» и готовим, — брюшной плавник, свисающий над главной угольной печью ресторанной кухни. Чтобы его отрезать, требуются определенные усилия. Наш новый повар А-Квок — он только что с Пенанга [58]— справился далеко не сразу.
— Надо нагреть нож получше, — объяснила я ему. — Он должен быть раскален докрасна.
А-Квок снова сунул разделочный нож в угли. Сегодня дракон выглядел особенно вялым; я часами не улавливала его дыхания; и плоть была тверда как камень. Наверное, больше всего на свете наша семья страшится того момента, когда дракона наконец постигнет смерть.
— Муой, муой, — сказал он, — мясо просто не поддается.
— Не называй меня «муой», — фыркнула я, — я тебе не младшая сестра, я дочь босса. И вообще не говори на диалекте Цзиньчжоу. [59]Английский куда проще.
— О'кей, о'кей, мисс Джанис. Но по-китайски или по-английски — мясо не режется, ла.
Он опять принялся рубить и кромсать плавник. Да, плоть была каменной, непокорной. Не хотелось мне прибегать к заклятию уз, но пришлось. Я бросилась в ресторан — закрытый до поры, лишь несколько стариков играли в зале в маджонг, — схватила с алтаря свиток, ураганом ворвалась на кухню и хлестнула пергаментом по чешуйчатой коже, прошептав слово власти, которое вправе произносить лишь члены нашей семьи. Глубоко в драконьей утробе что-то дрогнуло. Я прижала ухо к холодному боку и, кажется, услышала в беспредельной дали глухое биение драконьего сердца, шорох ледяной крови, текущей километр за километром по свинцовым венам и артериям.
— Беги, кровь, беги! — воскликнула я и принялась стегать дракона хрупкой бумагой.
В этот миг появилась тетушка Лин-Лин, суетливое, крошечное существо во вдовьем одеянии, с криком:
— Ты порвешь свиток, не бей так сильно!
Но кровь уже взревела, заструившись как надо.
— Теперь можешь резать, — кивнула я А-Квоку. — Быстро. Плавник должен мокнуть в маринаде не меньше суток, как бы нам не опоздать.
— О'кей! Нож уже достаточно горяч, ла.
А-Квок отрубил плавник одним ударом, точно императорский палач — голову преступника. Теперь я поняла, почему мой отец нанял его вместо А-Чена, который дал сбить себя с толку, перенял образ жизни тайцев — докатился даже до участия в демократических митингах девяносто второго, — как будто нам есть хоть какое-то дело до тайской политики.
Тетушка Лин-Лин уже приготовила чан с маринадом. А-Квок резал стремительно и равномерно, швыряя куски драконьего плавника в пузырящуюся жидкость. Драконий плавник приходится долго вымачивать в воде, чтобы размягчить его и сделать пригодным для еды. Боб Холидей гадал о составе маринада. Насчет чеснока и чили он не ошибся, но, наверное, было бы неразумно говорить ему о серной кислоте.
И тут вошел отец.
— Свиток, свиток… — в смятении бормотал он, затем заметил пергамент у меня в руках и выхватил его.
— Еще неделю протянем, — сказала я, следуя за ним из кухни в ресторан.
Моя очередная тетушка, чахлая Жасмин, пересчитывала гору денег, проверяя результат на счетах и записывая итоги в бухгалтерскую книгу в кожаном переплете.
Отец положил свиток на место, затем посмотрел мне прямо в глаза — что за всю мою взрослую жизнь случалось раз или два — и, почесав бороду, произнес:
— Я нашел тебе мужа.
Вот тут-то и грянул гром.
Я не знала, можно ли и нужно ли мне отвечать сейчас… честно говоря, заявление взволновало меня настолько, что мне просто нечего было сказать. Я некоторым образом должна была ожидать этого, но отчего-то… возможно, из-за времени, проведенного в Санта-Крус… до меня просто не доходило, что мой отец может оказаться настолько… настолько… старомодным в подобных вопросах. Господи, я словно попала в какой-то роман Эми Тан. [60]
Вот как я оказалась в кабинете Боба Холидея в «Бангкок пост», плачась ему в жилетку, не думая о приличиях и хороших манерах. Боб, эмпат от природы, не мешал мне жаловаться и рыдать; он послал мальчишку за дымящейся лапшой в банановых листьях и ледяным кофе в одноразовых стаканчиках. Надо признаться, в моей болтовне было немного смысла.
60
Эми Тан — американская писательница китайского происхождения. Ее романы посвящены взаимоотношениям дочери и матери, проблеме идентичности китайцев в Америке.