Интересно, когда мы вернемся домой? Я подумал: раньше я так скучал по нашему прежнему дому возле королевского замка, где нам жилось так привольно и просто, где нас вкусно кормили, в саду росли фруктовые деревья и слуги улыбались. Теперь же, многое узнав от мачехи, я научился любить эту суровую землю. Если мне сопутствовала удача, я мог стрелой сбить утку, а камнем — зайца. Я различал травы и знал, какие годятся в пищу, а какие — на изготовление мазей и настоек для лечения болезней. Я знал несколько слов на языке огня и мог воспламенить уже обуглившееся полено. Еще я понимал шепот в стенах замка и слышал истории о тех, кто жил здесь много лет назад. В длинные темные зимние ночи я научился понимать язык снега и слышал, как падающие снежинки ведут сказания о небесах. Здесь тоже был мой дом.
Мачеха достала серебряную волшебную палочку. Мы с Мазери, взявшись за руки, стояли перед ней. Как она нас изменит? Может, сделает меня сильнее, а Мазери станет еще краше и пуще придется ко двору наших кузенов? Или одарит меня красноречием истинного дипломата, а Мазери — музыкальным даром? Или превратит наши лохмотья во что-то более приличное, чтобы не стыдно было показаться в королевских чертогах? С тех пор как мачеха забеременела, нам с Мазери никак не удавалось ни одежду уберечь от износа, ни волосы от спутывания, несмотря на все наши навыки в обращении с иглой и другие искусства.
— Оставьте же свое человеческое естество, горемычные дети мои, — шепнула мачеха и три раза стукнула меня палочкой.
Случилось нечто ужасное и странное. Во мне пробудилось что-то громадное и через желудок выглянуло горящими оранжевыми глазами. Оно захохотало, причем смех вырвался из моего горла. Потом оно выползло у меня изо рта — существо с темно-серебристой головой, блестящей и заостренной. Уж не знаю, как такое возможно, но в течение краткого мига я все еще оставался собой и глядел на этого змея, который через рот вылезал у меня из горла, и дивился тому, как мог он уместиться во мне, коль скоро был больше, чем я сам. А потом я уже смотрел другими глазами, и тело, которое в последнее время у меня росло не по дням, а по часам, растворилось в чешуе и гребне дракона.
Вот палочка мачехи трижды коснулась Мазери.
У меня перед глазами метнулась здоровенная серебристая чешуйчатая морда. От нее тянулось нечто длинное, наделенное собственной жизнью. От удивления я даже разинул рот, и — о ужас! — он раскрывался все шире и шире: я ощущал собственную пасть, которая провалом разверзлась у меня в голове и вела в глотку, растянувшуюся аж до самого хребта. Мелькал кончик моего собственного языка, который оказался длинным и черным, по-змеиному раздвоенным на конце.
В ветре я учуял целую сотню запахов: приближающийся снег, морскую соль, влажные слежавшиеся листья лесной подстилки, поднимающийся над замком дым, кровь зарезанных свиней, корица, мускус и амбровый запах мачехи. И что-то еще, какой-то маслянистый, рыбий запах. Я наклонил тяжелую голову и одним глазом взглянул перед собой. На камне билась, разевая и закрывая рот, крупная рыбина размером с человеческое дитя.
Рыба! Я был голоден, в моем нутре клокотало пламя, но что-то меня остановило. Запах сестры.
Из горла у меня вырвалось шипение.
Мачеха попятилась назад и рассмеялась:
— Ба! Перри, ты хорош. Странно все это. Вообще-то, я ожидала увидеть мышь!
В горле взревел огонь. На миг я закрыл рот, собирая пламя на языке, а потом разинул пасть, собираясь дыхнуть на мачеху.
Она выставила вперед волшебную палочку и загородилась ею от меня.
— Нет! — вскричала она. — Нет! — И снова трижды коснулась меня серебряной палочкой. — Да превратится противостояние в повиновение! Перри, теперь ты принадлежишь мне, мне! Впредь будешь выполнять мои приказания. Нельзя причинять мне вред!
Я ощутил сковавшие меня невидимые цепи, которые стальным капканом стиснули волю. Пришлось проглотить собственный огонь.
— Поручаю тебе исполнить вот что. Охраняй дерево. — Она махнула рукой вниз по направлению к побережью, где раскинул могучие ветви древний дуб. Дерево было таким старым и жило здесь так долго, что море подточило утес, на котором оно выросло; несколько корней свисали с низкого обрыва и тянулись к крохотному полумесяцу пляжа под ним. — Будешь жить здесь. Смотри, чтобы никто не смел приблизиться к дубу, и убивай каждого, кто дерзнет. Вот так, мой добрый, благородный Перри.
И мачеха потрепала меня по голове.
Как же мне хотелось обжечь ей руку! Только она не пострадала, несмотря на то что тело мое изнутри дышало жаром.
— Что касается тебя, Мазери, то и тебя я не ожидала увидеть такой. Я думала, что ты превратишься в кошечку и я смогу взять тебя домой. Но теперь ты не сможешь стать моим домашним питомцем, так что отправляйся восвояси. Перри, кинь ее в море.
Я с трудом мог осознать, в кого превратился, тем более едва уразумел, что вот эта огромная рыба — моя сестра. При этом я не должен был ничего понимать, кроме приказаний мачехи. Я протянул к ней лапу и впервые увидел свою драконью конечность: пальцы стали длиной с прежнюю мою руку и заканчивались похожими на темные драгоценные камни когтями; чешуйчатую ладонь покрывали линии сгибов. Я осторожно коснулся сестрицы, моя чешуя легла на ее серебристые чешуйки, и я поднял ее настолько бережно, насколько смог, ведь, выполняя приказы мачехи, я все равно мог рассчитывать силу. Я поднес сестру к самому обрыву и забросил в море так далеко, как только смог. Наверное, теперь она может дышать в воде и умеет плавать.
Затем я отвернулся от мачехи и по ведущей вниз с утеса к морю тропе побрел на своих четырех лапах к дубу, который она велела мне охранять. Сзади за мной волочился остроконечный хвост.
Мачеха рассмеялась.
— Хороший мальчик! — крикнула она.
Я даже не обернулся.
Я расположился у подножия дерева, обвив толстый ствол новым, длинным телом. Дуб спел мне успокаивающую приветственную песнь, и хотя слов я не понял, но общий настрой оценил.
Сверху доносился какой-то запах. Я чуял: пахнет корицей. Где-то в кроне дерева пряталось нечто принадлежащее мачехе.
Землю вокруг дуба усыпали желуди. В бытность мальчиком я их не ел, но теперь я так проголодался, что решил попробовать. Я набрал целую пасть маленьких твердых плодов и сразу понял, что для драконьих зубов такая пища не годится, но все же один разгрыз. Во рту стало горько. Из горла пыхнуло пламя и изжарило желуди прямо на языке, и тогда — ах! — тогда они распались на две половинки и стали гораздо вкуснее: немного напоминали овсянку и печеные каштаны. Много я собрал желудей, поджарил и съел, а потом снова свернулся у подножия дерева.
Ночь выдалась стылая, но холода я не чувствовал, а понял это потому, что с каждым выдохом из ноздрей вырывался пар. Я заснул еще до восхода луны.
Наутро я почувствовал, что окоченел от холода — не потому, что замерз, скорее, тело мое начало превращаться в камень. Я принялся разминать мышцы, которые самому мне были незнакомы. Сколько у меня ребер? И вот хвост, например, работает, но как это происходит? Как я могу заставить его шевелиться? Больше ли у меня теперь суставов в пальцах? Как вышло так, что мышцы вокруг носа заставляют шевелиться новые для меня усы? Пока я двигался и потягивался, на опушке леса показались люди.
— Эй! — окрикнул я их. Кто это там? Сын пекаря Фон? И дочь мельника Кики? — Фон, Кики! — позвал я. — Э-ге-гей!
Только из горла у меня вместо слов вырвались столб пламени и рычание.
Фон и Кики взвизгнули и убежали.
Бог ты мой!
Но я, по крайней мере, согрелся. Я потянулся, пошевелился и пыхнул пламенем. В животе стало тепло, и все мышцы заработали, словно заново смазанные.
В утробе моей урчало, из пасти вырывались маленькие языки пламени. Я поискал на земле желуди и понял, что вчера вечером съел почти все. Пришлось отправиться на поиски пищи.
Рядом с дубом был невысокий утес, нависший прямо над океаном. Всего лишь в десяти футах внизу о его подножие бились волны. Там было очень мелко и совсем нечего есть. Пришлось наведаться в лес.
Там тоже росли дубы. Я покинул свой пост и неторопливо побрел туда. Набрал целую пасть желудей, поджарил, разгрыз и проглотил. Когда я подошел к кусту, из-под него выскочил заяц, а я от удивления разинул пасть и полыхнул огнем. Ох, как хорош аромат жареной зайчатины! Очень аппетитный. Я подбежал к готовому блюду и тут же его умял. Пойман, убит, приготовлен одним махом! Хоть одна из новых способностей меня порадовала. Я хотел еще поохотиться, но урчание в животе успокоилось, и дерево призвало меня назад.