Мы будем
Мы будем медленны и печальны,
мы будем ангельски терпеливы,
разнузданны в своих переливах,
изменчивы - и в том постоянны.
И двигаться вслед за ритмом -
предательски нелюбимым,
и петь то ручьем, то ветром,
и двигаться - словно лист гонимый.
И только тобою ранним,
и только тобою поздним,
насытиться до упора,
на час, на секунду. Город
- нам то же, что те же джунгли.
Те мхи и стволы и скалы
закованы под бетоном.
Нам будет эта земля горстями,
нам будет небо печальным звоном.
Мы будем двигаться терпеливо,
скользя за естественным уклоном.
Вдоль сумерек, до рассвета
себе не позволив срыва.
И там - где бы ни было - где ты -
мы станем одним-единым.
Одним нераздельным целым,
одной разделенной сутью,
уже через миг поползшей,
распавшейся на осколки.
Драконы
Да где же ты видел
принцесс
без драконов,
без жертв, подношений
к подножию тронов,
без крови, пролитой,
как, впрочем, окажется,
вовсе напрасно,
с судьбою прилизанной,
ясной.
С характером нежным,
с мечом у седла
старой клячи,
бездонно-безбрежной,
кудрявой,
как мальчик.
С собакой,
что вечно за нею
крадется,
и смехом,
с которым светлеет
и солнце.
С отцом-королем,
за которым ржавеет
полцарства,
и тем - женихом -
чьи права,
если уж разобраться,
не так уж надежны,
не так уж бесспорны...
но, впрочем,
за ним -
легионы.
И вот,
ты стоишь
у подножия трона.
Немее лазутчика,
злее дракона.
А ей,
погрузившейся в море
по самые плечи,
ей - много ли надо?
И много ли лечит?
И вот, ты летишь
над игрушечным замком -
драконом железным,
драконом коварным.
А ей,
выходящей из моря
по пятки -
ей тоже лететь бы,
ей тоже летать бы...
Моргауза
Тихо спит в колыбели ребенок,
дробный стук по мосту - копыта.
Ты прислушайся, королева -
где-то в дальней ночи он скачет.
Где-то рвут удила тугие,
подставляя бока под шпоры,
разрывая рассвет на клочья
звонким криком, гнедые кони.
И двуручник к седлу приторочен,
знает он вражьи лица и спины.
И смеется король, смеется -
хрипло, страшно, скривляя губы.
В рыжих кудрях мелькнула проседь,
но в руках еще силы хватит
уберечь свой трон от бастарда -
он придет, королева, и ты узнаешь.
Мелкий стук по камням - глядела:
в воду, в камень прозрачный, в окна,
и смеялась, и пела звонко
беспокойная королева.
Звук шагов по камням и плачет
нет, затих в колыбели ребенок.
Так смеешься ли ты? Смерть бастардам!
Королевских ссор век недолог.
У камина под шум и говор,
окруженная преданной сворой,
снова пьет она за победу.
Новый сын у нее будет скоро.
Будет сын, будет даже двое -
синеглазых, таких же рыжих,
смелых, умных, учтивых, гибких,
на войну и на чашу скорых.
Шум огней, шум воды, шум солнца,
круговерть, снег падёт, снег стает.
А в лесах пока подрастает
сын самой королевы, Мордред.
Там, где
Там, где море о скалы и рушится твердь,
и соленые брызги как россыпи звезд,
я сминал эту землю руками, я к солнцу кричал,
был вопрос безыскусен и прост,
но молчало оно, но молчало оно...
Почему мне так больно, так трудно лететь?
Я, земля, твоя кость, твоя плоть,
я твой плод, твое семя.
Почему ничего не могу я хотеть?
И придет ли еще мое время?
Там где день замыкает безумный закат,
и от зноя темнеет линялое небо,
я хватался за ветер, к русалкам нырял
и русалки, веселые, пели
на своих, неземных языках...
Почему мне так больно, так трудно лететь?
Твоя горечь во мне, о соленое море,
мы с тобою родня, ты взрастило меня,
но не дало мне сил и терпенья.
Так придет ли еще мое время?
Там, где бубны без сил обрывают мотив
и цыганок проклятое племя
веселит у костров за монету и кров,
я спросил у одной, что была всех темнее,
что смелей и безумней была.
Только пела она, о, как пела она!
И в глазах ее черных насмешка была,
и светлели глаза, и рождался ответ,
я бежал от него, только сил уже нет,
кто хоть раз услыхал, тот не сможет стереть
слов жестокость - как плеть.
Я хватался за ветер, к русалкам нырял,
я за землю держался и с солнцем играл,
но бежать не сумел, голос пел, голос звал...
- Почему мне так больно и трудно лететь?
- Потому что ты падок на медь.