Вилла меньше бы, пожалуй, удивило, отрасти она вдруг крылья и упорхни прочь.
— Да что это ты, тетя? — спросил он неуверенно. — Да никак ты меня забыла? Я же Вилл, твой племянник.
— Уж тебя-то я как-нибудь помню! — воскликнула старая ведьма. — И тебя, и все твои дела, и позор, принесенный тобою нашей семье. Это ж надо такое придумать — якшаться с драконами! А потом и распинать своих друзей! Ну какой же ты гнусный, паршивый, упрямый мальчишка! И не мальчишка ты даже, а мерзкая маленькая говешка! Жуткое, нечестивое дьяволово отродье! Будь ты прикован у адских врат, дабы вечно служить цепным псом Эрешкигала, даже и тогда всех твоих мучений не достало бы, чтобы искупить твою вину!
Раскинув, чтобы обнять ее, руки, Вилл неуверенно шагнул вперед. Однако Слепая Энна, услышав шорох его шагов, выпустила ведерко и опрометью бросилась в дом. И только теперь Вилл осознал, что она действительно его боится.
— Уходи! — крикнула она и попыталась захлопнуть дверь.
Но Вилл успел вовремя подставить ногу, да и сил у него было побольше. Невзирая на тетино сопротивление, он вошел в дом.
Все здесь было на удивление знакомым и уютным. Просторная комната, где провел он так много дней и ночей, была мягко освещена парящими в воздухе огоньками. От каждой вроде бы пустяшной подробности у него щемило сердце. Вот в нише над каменным, дочерна закопченным камином его кровать с соломенным матрасом, а в головах у нее отставший камень, за которым он в детстве — то есть какие-то месяцы назад — прятал волшебные камни, цветные стеклышки и прочую подобную чепуху. Вот чайник в виде петуха, который из-за ошибки в заклинании не умел ни кукарекать, ни даже свистеть. Вот благочестивая гравюра, на которой двое из Семерых сдирают с дриады заживо кожу. Вот большая плетеная корзинка, многажды бывшая для него то кораблем, то птицей Рух, то пещерой, и маленькая корзинка, в равной степени бывавшая для него то шлемом, то котлом для колдовского варева, то бочонком с драгоценностями. Жарко сверкают медные кухонные котелки, каждый висит на своем, только ему назначенном крючке. За стропилами сохнут пучки тимьяна, орегано и розмарина. Ко всем оконным рамам и косяку двери приколоты булавками бабочки.
Слепая Энна забилась в свой швейный уголок и в жалкой попытке защититься махала перед собою валиком от прялки.
— Не подходи, — осадила она Вилла дрожащим от страха голосом. — Не смей меня мучить.
И тут вдруг Вилл почувствовал себя совершенно разбитым, ему стало до смерти тошно и от этого тетиного страха, и от всего, что сегодня было, и вообще ото всей этой жизни, всей без изъятия. У него уже не было ни сил, ни терпения с кем-то там спорить и что-то там доказывать.
— Ох, Энна, Энна, — сказал он со вздохом. — Ну кто там кого собирается мучить? С этим покончено раз и навсегда.
А затем привычно вскарабкался по стенке камина и лег на свою кровать. И какой же маленькой она показалась! В такое было трудно поверить, но, судя по всему, за эти короткие месяцы он заметно вырос.
Когда Вилл проснулся, время шло уже к полудню, в окна лились потоки солнца, и в них весело плясали пылинки. Видимо, тетя позволила ему спать допоздна, что было совсем не в ее обычаях. Кстати, ее самой в комнате не было. Она оставила дверь настежь открытой, что тоже было не в ее обычаях. Вилл пожал плечами, оделся, умылся, позавтракал хлебом с вареньем, запил это дело пинтой подкисшего пива и отправился на поиски тети.
День был словно на заказ, с легким ветерком и без единого облачка в небе, а дракон еще вчера благополучно сдох. На Самозванцевой площади мастеровые, одетые в защитные комбинезоны, раздраконивали его труп. Чтобы поднимать непосильные тяжести, они привели с дальних холмов придурочного, но вполне добродушного великана. И вся деревня должна была вроде бы петь и плясать.
Но не пела она и не плясала. Враждебность стояла в воздухе так густо, что от нее можно было задохнуться. Старая карга, развешивавшая постирушки в чердачном окне, завидев Вилла, с треском захлопнула ставни. Малознакомый хобгоблин, кативший по улице бочку с элем, едва не отдавил Виллу ногу — и отдавил бы, не отскочи Вилл вовремя в сторону. А когда Вилл начал ругаться, этот ублюдок еще и сделал вид, что ничего не видит и не слышит. Все было так, словно вчерашних событий вовсе и не было. Духи васильков и колокольчиков хмурились и бегом убегали от его заискивающей улыбки. Наглый Развозчик Льда двумя руками показал ему нос и тут же снова схватился за вожжи, чтобы послать свою кобылу рысью. Вся деревня не удостоила своего спасителя ни одним добрым взглядом, не говоря уж о добром слове.