С раскатистым, удивительно громким для такой крохи звуком выпускные шлюзы девочкиного тела открылись, и по ногам ее неожиданно хлынули вонючие потоки мочи и жидкого кала.
— Ой! — закричала она в ужасе и смятении. — Ой! Ой! Ой!
Ее похитители скривились от отвращения и подались назад.
— Фу! — сказал один из палочников и замахал у себя под носом длинной костлявой ладонью; его напарник уже опрометью бежал к дороге.
— Вы уж простите нас, — смущенно улыбнулся Вилл. — У нее такое давно, и мы никак не можем справиться с этой бедой… — Девочка попыталась пнуть его, однако Вилл ловко увернулся. — Она не очень умеет управлять своим телом.
— Ой!
На прежнем месте остался только лубин. Он выставил вперед кургузый указательный палец, а большой палец поднял вверх, словно держал в руке пистолет, и ткнул воображаемым оружием в сторону Вилла.
— Других ты, может, и одурачил, но только не меня. Перейдешь еще раз дорогу Салигосу — пеняй на себя.
Он окинул Вилла тяжелым неприязненным, взглядом, повернулся и затрусил, не оборачиваясь, прочь.
— Посмотри, что ты со мною сделал! — возмущенно сказала девочка, когда Салигос окончательно исчез из виду. Она с отвращением дернула себя за краешек платья, мокрого, вонючего и грязно-бурого.
— Зато это спасло тебя от серьезной неприятности, или ты будешь спорить? — широко улыбнулся Вилл. — Спасло нас обоих от серьезной неприятности… Там, в лесу, — он махнул рукой, — течет ручеек. Пошли, и мы быстренько тебя отмоем.
Осторожно придерживая девочку подальше от себя, он повел ее в лес.
Девочку звали Эсме. Пока она отмывала себя в ручье, Вилл чуть спустился вниз по течению с ворохом ее одежек; он усердно тер, полоскал и выкручивал несчастные тряпицы, пока не избавил их от гнусного коричневого цвета. Затем разложил их сохнуть на ближайших кустах. К этому времени Эсме уже закончила свое купание и как была, голая и мокрая, присела на берегу ручья, подобрала какой-то сучок и принялась увлеченно рисовать на мокром песке. Чтобы подсушить малолетнюю дуреху, Вилл развязал рюкзак и обернул ее своим одеялом.
Придерживая на себе одеяло, словно это была королевская мантия, Эсме отломила стебель рогоза, хлестнула им Вилла по плечам и торжественно возгласила:
— Дарованной мне свыше властью я посвящаю тебя в рыцари! Восстань, сэр Герой Бобово-Злаковых Ристалищ.
Кто угодно другой был бы очарован, но на Вилла вдруг вновь опустилась знакомая черная ярость, и он мог думать только о том, как бы сбыть эту Эсме с рук. У него ведь не было ровно ничего, в том числе и перспектив. Странствуя налегке — а как иначе мог он странствовать? — он не решался, да и не имел никакого права, взвалить на себя ответственность за ребенка.
— Откуда ты взялась?
Эсме равнодушно пожала плечами.
— Сколько времени ты идешь по этой дороге?
— Я не помню.
— Где твои родители? Как их звать?
— Не знаю.
— Но у тебя же есть какие-то родители? Есть ведь?
— Не знаю.
— Не слишком ты много знаешь. Или как тебе кажется?
— Я знаю, как отскребывать дочиста пол, испечь пирог из батата, делать мыло из животного жира и щелока и свечки — из льняного шнура и пчелиного воска, как чистить скребницей лошадь, как стричь баранов, как налаживать карбюратор и как надраивать сапоги до зеркального блеска. А еще… — Она отпустила края одеяла, невольно выставив на обозрение свою левую плоскую, едва завязавшуюся грудь, и приняла горделивую позу. — На мое сладостное пение слетаются завороженные птицы.
— Только сейчас не нужно, пожалуйста! — расхохотался Вилл. И тут же тяжело вздохнул. — Вот же свалилась на мою несчастную голову. Ну что ж, никуда мне от тебя не деться — в ближайшее, во всяком случае, время. Когда твои одежки подсохнут, мы сходим выше по течению, и я научу тебя ловить форель руками. Это будет совсем не лишней прибавкой к твоим прочим многочисленным умениям.
Наступали чьи-то там войска, и ни одно сколько-нибудь разумное существо не задерживалось в зоне военных действий ни на одну лишнюю минуту. А вот они задержались. К тому времени, как село солнце, они поймали пару форелей, насобирали грибов и накопали съедобных корней более чем достаточно для хорошего ужина и устроили на лесной опушке нечто вроде походного лагеря. Подобно большинству феев, Вилл не мог похвастаться особой чистокровностью, но в его жилах текла солидная доля крови лесных эльфов, и если бы не эта война, он с превеликим удовольствием прожил бы здесь как угодно долго. Сейчас же он устроил для Эсме гнездышко из лапника и снова завернул ее в свое одеяло. Эсме потребовала, чтобы он спел ей песню, затем рассказал сказку, затем еще одну сказку, а затем — спел колыбельную. Мало-помалу глаза у нее начали слипаться, она сладко зевала и как-то почти незаметно ускользнула в просторы сна.