Быстро оглянувшись на кендера с гномом, офицер рассудил, что их – пристегнутых, как и полагалось, к седлу, – можно было не опасаться. С полным спокойствием вытащил он длинный меч и, нагнувшись, принялся рубить ремни сбруи, перекрещенные на груди бронзового дракона, впереди крыльев.
– Флинт! Ну выпусти же ты пику!.. – умолял Тас. – Смотри! Если он перерубит ремни, седло свалится! Мы полетим вниз!.. Вниз, понимаешь?..
Флинт повернул голову: до него наконец дошло. Двигаясь по-прежнему мучительно медленно, он начал возиться с механизмом, который должен был высвободить Копье и разъединить драконов. Руки гнома дрожали. Успеет или?..
Тас видел, как размеренно сверкал длинный меч. Вот один из ремней распался и затрепетал на ветру. Времени для размышлений более не было. Оставив гнома сражаться с неподатливым механизмом, Тас рискнул выпрямиться и обмотал себя поводьями поперек тела. А потом, держась за край седла, прополз мимо гнома вперед. Лег на шею дракону и, руками и ногами цепляясь за жесткую колючую гриву, двинулся дальше…
Он сумел незаметно приблизиться к офицеру – тот начисто забыл о двоих всадниках бронзового, будучи уверен, что они так и сидят там, позади, намертво пристегнутые к седлу. К тому же он был занят – он почти перерубил ремни. Он так и не понял, что на него налетело.
Привстав, Тассельхоф прыгнул ему на спину. Он застал офицера врасплох, и тот, судорожно пытаясь удержаться на шее дракона, выронил меч. Потом, рыча от ярости, он попробовал обернуться… и вдруг стало темно! Чьи-то маленькие, но крепкие руки обхватили его голову, закрыв глаза. Выпустив гриву дракона, офицер хотел сбросить с себя напавшее на него существо – ему уже казалось, у этого существа была добрая дюжина лап, по крайней мере, висело оно на нем, точно вцепившийся клещ… Но стоило отпустить руку, как оба тут же начали съезжать с шеи дракона, и офицеру пришлось поспешно нашарить гриву Хирсаха…
– Флинт! Высвободи Копье!.. Флинт!.. – не слыша собственного голоса, кричал Тас. Земля мчалась навстречу: слабеющие драконы валились вниз из поднебесья. Думать сделалось невозможно. Перед глазами мелькали какие-то вспышки. Тас цеплялся за офицера, который все еще пытался сбросить его…
Потом раздался громкий металлический щелчок.
Механизм сработал и освободил Копье. А с ним и драконов.
Развернув крылья, Хирсах вышел из штопора и выровнялся в полете. Земля и небо наконец-то встали на место. У Таса текли по щекам слезы. Да нет, я совсем не боюсь, всхлипывая, сказал он себе. Просто… просто что может быть лучше синего, синего неба – наверху, где ему и полагается быть!
– Жив, Огнекрылый?.. – окликнул Тас.
Бронзовый устало кивнул.
– А у меня тут пленник! – сообщил ему Тас, заодно и сам осознавая это интересное обстоятельство. И не спеша выпустил офицера – тот, полузадушенный, неуверенно крутил головой. – Полагаю, ты никуда отсюда не денешься, – пробормотал Тас. Слез со спины пленника и пополз по гриве обратно. Он видел, как офицер поднял голову к небу и в бессильной ярости стиснул кулак: Драконы Белокамня под водительством Золотого Полководца постепенно очищали небо от его красно-синего воинства. Особенно пристально офицер следил за Лораной… и тут-то Тассельхоф смекнул наконец, где видел его. Смекнул – и аж задохнулся.
– Спусти нас на землю, Огнекрылый!.. – крикнул он, и руки у него задрожали. – Скорей!..
Дракон выгнул шею, оглядываясь на седоков, и Тас заметил, что один глаз у него опух и закрылся. Чуть не полголовы покрывали ожоги, из разорванной ноздри капала кровь. Тас завертел головой, ища синего. Но того нигде не было видно.
Снова посмотрев на офицера, Тас неожиданно восхитился собственным деянием.
– Эгей, Флинт!.. – закричал он в восторге. – Мы все-таки сделали это! Мы бились с драконом, и я взял пленника! Сам!.. Один!..
Хирсах опустился на землю, и столпившаяся пехота разразилась приветственными криками. Офицера повели прочь. Тасу было вовсе не жалко с ним расставаться – там более что пленник, прежде, чем уйти, наградил его зловещим, пронизывающим взглядом… Но тут кендер глянул на Флинта – и мигом все позабыл.
Гном обмяк в седле, усталое лицо казалось внезапно постаревшим, а губы – совсем синими.
– Что с тобой? – испугался Тас.
– Ничего.
– А почему ты держишься за грудь? Ты что, ранен?..
– Нет, не ранен.
– Тогда почему…
– Ну что за репей на мою голову!.. – хмуро буркнул Флинт. – Всю плешь проест, пока не ответишь!.. Так вот, если тебе угодно знать, это все проклятая пика. Ну, а тот безрукий, кто шил эту дерьмовую куртку, был, по-видимому, еще глупее тебя. Мне въехало древком в ключицу, ясно тебе? Воображаю, какой будет синяк!.. А что касается пленника, я лично в толк не возьму, как только вы оба живы остались! Взял пленника, ха!.. Скажи лучше – случайность, дурацкая притом. Да чтоб я в здравом уме и твердой памяти еще когда-нибудь полез на этих крылатых…
Умолкнув, Флинт наградил кендера взглядом столь кровожадным, что Тассельхоф попросту повернулся и отошел на безопасное расстояние. Он хорошо знал: если Флинт в таком состоянии, дешевле будет просто дать ему остыть в одиночестве. Пусть пообедает, отдохнет, успокоится…
И только вечером, когда Тас уже засыпал, уютно свернувшись подле теплого бронзового бока Хирсаха, ему вспомнилось, что Флинт почему-то прижимал ладонью свой левый бок. А ведь пика-то была справа…
КНИГА ВТОРАЯ
1. ВЕСЕННИЙ РАССВЕТ
Рассвет едва-едва начинал заливать округу золотистым и розовым светом, когда жителей Каламана разбудили колокола. Первыми из своих кроваток выскочили дети – и немедля бросились в родительские спальни, требуя, чтобы отцы и матери немедленно просыпались, чтобы поскорее вступал в свои права праздничный день. Кое-кто из взрослых притворно ворчал и пытался натянуть на голову одеяло, но таких было немного. Большинство весело покидало постели, охваченное тем же радостным нетерпением, что и дети.
Нынешний день должен был красной строкой войти в историю Каламана. Сегодня справляются не только ежегодний праздник Весеннего Рассвета – сегодня народ чествовал победоносные армии Соламнийских Рыцарей, чьи палатки усеяли луг за городскими стенами. В полдень Рыцари совершат торжественный въезд в город, ведомые своим легендарным полководцем – эльфийской девушкой.
Солнце поднималось все выше. Когда оно заглянуло за городские стены, из каждой трубы уже поднимался дымок, неслись ароматы жарящейся ветчины, изысканного кофе и сдобных, только что вылеченных булочек. Эти запахи любого засоню подняли бы из теплой постели; а тех, на кого и они не подействовали бы, уж точно разбудил бы шум и гам детей, заполонивших улицы. В этот день никто не призывал их к порядку: и правда, почему бы не дать порезвиться ребятишкам, просидевшим в четырех стенах целую зиму? Дело, конечно, вряд ли обойдется без синяков, ободранных коленок и расстройств живота из-за непомерного количества съеденных сладостей. Тем не менее, блаженных воспоминаний хватит до следующей весны.
К середине утра праздник был уже в полном разгаре Уличные торговцы, расставившие тут и там ярко разукрашенные ларьки, надрывали голоса, нахваливая товар. Кое-кто уже опустошил кошелек, поддавшись соблазнам азартных игр. На площадях плясали ручные медведи: Фокусники-иллюзионисты заставляли восторженно ахать старых и малых…
Наступил полдень, и колокола зазвонили опять. Улицы тотчас опустели. Народ выстроился на тротуарах. Широко распахнулись городские ворота; Соламнийские Рыцари готовились к торжественному въезду в Каламан.
Толпа замерла в предвкушении; те, кому не хватило места в передних рядах, пытались протиснуться вперед. Каждому хотелось как следует разглядеть Рыцарей, в особенности же – эльфийку, о которой уже ходило немало легенд одна невероятней другой.
Она въехала в город первой, въехала на белом, без единого пятнышка жеребце. И толпа, готовая разразиться приветственным криком, встретила ее… тишиной. Величавая красота предводительницы войск буквально отнимала дар речи. Облаченная в серебряную, украшенную золотой чеканкой броню, Лорана твердой рукой направила коня в ворота, а потом – в глубь городских улиц. Там уже ждали дети, которым предстояло бросать, цветы под копыта ее скакуна. Но зрелище красавицы в сверкающих латах ошеломило и детей, – они так и остались стоять, прижимая свои букеты к груди, и не бросили ни цветочка.