Память врывается в меня гигантской волной, сорвавшей плотину. Я вспоминаю всю свою жизнь до мельчайшей детали. Я вспоминаю месторасположение всех родинок на белой коже бывшей жены. Я вспоминаю номера банковских счетов в гонконгских банках и имя племянницы босса, которую должен был сопроводить на выставку современного искусства в Ханоэ.
Я вспоминаю бесчисленные летние каникулы, проведенные у бабушки в Тайбэе. Я вспоминаю, как летом туда съезжались все мои кузены и кузины. Я вспоминаю, как вечером, усевшись на полу, мы окружаем бабушку Лин у её плетенного кресла в большой гостиной с английским камином и просим рассказать очередную сказку. Истории бабушки Лин не совсем детские, поэтому в нас неизменно горит азарт благодарных слушателей. В её сказках всегда есть страшный монстр, который не прочь пообедать непослушными детишками. Мы все визжим, когда под конец истории бабушка делает нам страшную рожу, а после смеется с нами до слез.
Я вспоминаю, как она каждому из внуков и внучек предсказывала судьбу. Я вспоминаю её слова, которые засели во мне на всю жизнь.
«Какой бы путь вы не выбрали, вы все равно останетесь хакка» - говорит она, в моей голове, разделенная расстоянием, годами и бог знает чем еще. И после добавляет: «Вы рождены для путешествий и никогда не сможете сидеть на месте, потому что это у вас в крови».
Воспоминания о бабушке Лин затопляют меня какой-то детской теплотой, но вот мнемозина меняет бабину на проекторе памяти и я вижу новые картинки. Они относят меня на несколько тысяч километров к западу и на двадцать лет ближе к настоящему. Я вспоминаю ужасную автокатастрофу в Женеве. Я вспоминаю долгие шесть месяцев в бинтах и гипсе вдали от родных мест. Я вспоминаю партнеров по бизнесу, которые приходят с надувными шарами и цветами. Я вспоминаю свою опустевшую после развода квартиру на пятьдесят четвертом этаже элитного кондоминиума. Я вспоминаю, с каким отчаянием я вновь погрузился в работу и перед глазами мелькают перелеты, переезды, переправы.
Бабушка Лин была права, я не мог сидеть на месте. Я вспоминаю каждый аэропорт, каждый вокзал и станцию, в которых мне пришлось побывать. Я вспоминаю всё, кроме последних нескольких дней моей жизни. И это не дает мне покоя, потому что там в последних днях я потерял нечто очень важное.
Я не знаю, куда едет этот поезд и собирается ли останавливается в ближайшее время. Вокруг горы, внизу пропасть. Зверье в джунглях не объяснит мне, где я. Но впереди теоретически я могу найти машиниста. Окрыленный этой мыслью, я встаю на ноги и тут внезапно джунгли справа оглашаются продолжительным кошачьим рыком. Мне не нужно быть зоологом, чтобы угадать в этом рычании крупного хищника.
Немедля больше ни секунды я стартую вперед с прыткостью олимпийца. Мои лодыжки утопают в теплом песке, я пробегаю несколько метров отрываюсь от торцевого планшира, приземляюсь на мягком песке следующего вагона и бегу дальше.
Чем дальше я продвигаюсь, тем живее мне чудится, что деревья справа и слева как-то странно шуршат, а обезьяны то подозрительно притихают, то начинают визжать как безумные. У меня нет часов, поэтому я предусмотрительно считаю вагоны. За каких-то пять минут я оставляю позади сорок вагонов, а головы локомотива всё не видно.
На семидесятом вагоне я выдыхаюсь и падаю в песок. Кошачьего рыка больше не слышно, но теперь меня мучает жажда. Впереди я примечаю крупные тайские манго, свисающие тяжелыми гроздьями прямо над составом. Ловко подпрыгнув, я срываю штук шесть сочных плодов, затем усаживаюсь в песке, как деловой бабуин и съедаю все до косточек. Я собираюсь сорвать еще, но тут на расстоянии пяти или шести вагонов из листвы показывается знакомая разверстая пасть кишки с капающим наружу мускусом. Её круглые стенки отвратительно сокращаются, пытаясь выбросить из себя содержимое.
Я замираю в ожидании… Спустя мгновение кишка выплевывает в песок что-то живое и длинноволосое. Это что-то падает прямо в вагон передо мной. Это девушка. Блондинка в изодранном коротком ципао синего цветами с расшитыми белыми лотосами. Её загорелое бедро с розовой подвязкой обнажается в глубоком боковом разрезе. Как и я, она в мускусной слизи и от страха таращится вокруг, как психбольная.