Однако это не конец. Состав неожиданно сотрясается в беспорядочных конвульсиях, удерживаемых лишь рельсами. Одновременно тысячи сцепок ударяются друг о друга, передавая вибрацию во все стороны. Подобные конвульсии у поездов бывают, когда они останавливаются или трогаются, но ничего такого не происходит. Просто вагоны позади нас начинают отцепляться, один от другого.
Громыхание состава на время останавливает хищника. Он недовольно рычит, поворачивая голову назад. И вот вагон вместе с ним остается на рельсах, стремительно отдаляясь в перспективу, а мы продолжаем движение.
Десятки пятен на шкуре ягуара сжимаются вместе, зверь группируется и делает мощный прыжок. Он пролетает не менее тридцати метров и его передние лапы с огромными когтями зацепляются за край последнего вагона, но задняя часть туловища остается волочиться по рельсам. Марта, вскрикивая, кидается мне на шею.
В этот момент вагон с ягуаром отцепляется. Зверь забирается на него обманутым. Он снова уменьшается, перестав быть частью состава.
- Быстрее, – я помогаю Марте подняться, – Нам нужно бежать.
Недовольный зверь ныряет в зелень джунглей, а мы прыгаем на следующий вагон. Мы бежим, не расцепляя рук, как два первобытных человека. Самец и самка с примитивными орудиями в руках. Все, что нас связывает с великой цивилизацией двадцать первого века это испачканная и потрепанная одежда из гонконгских бутиков. В остальном мы ничем не отличаемся от гомо эректус, которые жили от заката до рассвета с одной целью – не быть съеденными.
У нас больше нет времени думать, где мы и что происходит. Мы должны отдаться движению вперед, иначе ягуар разорвет нас на куски. Мы бежим под хохот мартышек и стрекот птиц с пестрым оперением. Высокие зеленые горы вокруг величественно раздвигаются, уступая составу дорогу. Двадцать синхронных касаний песка и резкий прыжок. А затем все снова.
На пятидесятом или шестидесятом вагоне мы оба падаем на колени в теплый песок. Кровь оглушительно пульсирует в висках, а вены готовы взорваться. Марта без сил растягивается животом на песке.
Впервые после встречи с ягуаром я осмеливаюсь оглянуться назад. То, что я вижу, не нравится мне. Мы пробежали не менее пяти десятков вагонов, но позади осталось только десять. Вагоны продолжают отцепляться. Они отцепляются неумолимо, через равные промежутки времени. Через двенадцать секунд отцепляется еще один вагон. Хвост состава становится все короче и короче. Хотя, что значит «короче» для поезда, у которого не видно головы?
- Мы должны двигаться – говорю я Марте, просовывая руки под её живот и пытаясь силком поставить на ноги – Вставай…
Марта ничуть не помогает мне. Она висит в кольце моих рук, как полуживая кукла в разодранном ципао.
- Вставай! - повторяю я строже – Вагоны отцепляются. Если не побежим, останемся тут навсегда.
Я расцепляю руки. Марта вновь растягивается на песке, но теперь начинает шевелиться. Мои слова доходят до её уставшего сознания. Оно оборачивается назад и видит всего пять вагонов.
- Хорошо – шепчет она - Я постараюсь.
И мы бежим снова. Хотя «бежим» это громко сказано. Наши ноги едва передвигаются, ступни вязнут в песке. Каждый следующий прыжок через сцепку кажется цирковым трюком без страховочного каната.
Через пять вагонов Марта вновь падает на одно колено, но я придерживаю её за талию, не позволяя упасть. Её чудные светлые локоны спутались и теперь закрывают лицо. Я чувствую, как у неё горят бока под шелковой тканью платья.
- Я знаю, это Глен, – говорит она, закрытая своими волосами, – Я чувствую это…
- Что?
- Этот чертов ягуар... – говорит Марта, глядя в песок - Это он.
Кем бы ни был этот ягуар, сил бежать больше нет. Мы садимся в песке, спина к спине. Все, что у нас есть, это полуметровые палки с острыми концами. Лицо Марты обращено вперед, а я смотрю на рельсы, где медленно прекращают движение отцепленные вагоны. На них прыгают гиббоны и мартышки, но ягуар все еще таится в деревьях.
Я отсчитываю про себя двенадцать секунд и с азартом безумца наблюдаю, как отделяется очередной вагон.